З О Р А

Вступление

писатель (Россия).

Рассказ

Текст статьи

Василий Удалец «Зора»... Василий Удалец «Зора»... О том, что началась война, и что жестокие бои идут на территории Союза и что наши войска, неся огромные потери, отстаивая каждую пядь земли, отступают, жители Вербовки, села, расположенного в глухомани Юго-Западной Брянщины, узнавали из редких новостей, которые приносили гости из района, находящегося на удалении тридцати километров от села. Света и радио в селе не было.
Ожидание чего-то непредвиденного и трагичного, каким-то образом усилилось, и начало волновать самых крепких и бесчувственных, когда мимо села по проселочным дорогам потянулись на восток гурты скота и обозы с беженцами, с Украины и Белоруссии.
Однажды рано утром вербовчане обнаружили в садах и на деревьях листовки, в которых Обком партии призывал земляков оказывать вероломным оккупантам жестокое сопротивление. Содержание листовки обсуждали дома, с соседями, на работе.
Колхоз продолжал жить обычной жизнью, может быть, чуть нарушенной тревожным ожиданием: что будет завтра?
Эта тревога многократно усилилась, когда по шоссе, лежащем на удалении десяти верст от села, пошли первые конвои с ранеными. Тяжелых, в сопровождении вооруженных солдат, везли на телегах, сбоку и позади, шли своим ходом, с обвязанными головами, руками солдаты. Некоторые шли, опираясь на палки, голодные, измотанные. Шли, опустив низко головы, как будто, были в чем-то виноваты.
Председатель звонил по несколько раз в район, спрашивая, какие будут указания? Но указаний никаких не было. В голосе тех, с кем он говорил, чувствовалась растерянность. Наконец он попал на первого секретаря, который просто ответил, что указаний никаких не будет, действуйте на свое усмотрение, просил принять меры по сохранности народного добра.
Василий Удалец «Зора»... Раненые, а также солдаты сопровождения конвоя, рассказывали о кровопролитных боях. Наши отступают. Если в ближайшие пару, тройку дней не наступит перелом, через две недели максимум, немцы будут здесь.

Председатель принял решение, до следующих указаний сверху, раздать коров и лошадей по дворам колхозников, продолжать работать на полях в обычном порядке. Время само подскажет, что делать дальше. Будем ориентироваться по обстановке, — пояснял он свои решения землякам.
Уже через день коров развели по домам, всем, кто хотел, в первую очередь раздали лошадей. Их не много, около сорока голов. В основном это были рабочие мерины, несколько молодых кобыл, которые использовались для воспроизводства, и один жеребец — высокоплеменной производитель, симментал — гордость колхозного табуна.
Его звали Белозорый. Черный, как осенняя ночь, легкий, красивый, умный. Казалось иногда, что он понимает человеческую речь. И страшными казались многим его огромные белые глаза. Иногда некоторые даже ежились от его взгляда, испытывая какие-то магические воздействия от его направленного таинственного взгляда. За ним ухаживал конюх Матвей Воробьев. Недавно он отметил свое шестидесятилетие, сорок лет, из которых отдал лошадям. Жеребца он очень любил и называл его ласково Зорой.
«Зора», — бывает, шепчет Матвей, в присутствии многих людей. Жеребец, как-то нежно ржет своим приятным приглушенным голосом и поворачивает голову в сторону Матвея. Тот любил рассказывать разные байки про своего любимца, и может быть, поэтому вокруг жеребца висела аура какой-то необычной таинственности.
Председатель предупредил:
— Матвей, отвечаешь головой.
— Ясное дело, головой, — подтвердил Матвей.
Дома Матвей освободил свою столярную мастерскую, оборудовал удобные ясли и стойло. Вымыл стекла в окне, это для того, чтобы в маленькой конюшне было светло и уютно. Одним словом, сделал все что мог, чтобы его любимцу было хорошо на новом месте. С этого времени он с любимой лошадью не расставался.
Линия фронта неудержимо перемещалась на восток, а с некоторого момента артиллерийская канонада стала угрожающей. Немецкие самолеты бомбили железнодорожную станцию. Наши войска, как казалось Матвею, беспорядочно отступали. Основные силы наших войск, а за ними и немецких перемещались по шоссе, лежащему в стороне от села.
Лишь немногие жители, оказавшиеся случайно в этом районе, наблюдали за этим перемещением войск и возвратясь в село рассказывали всем об увиденном.
Василий Удалец «Зора»... А в один день все услышали необычный треск. По селу друг за другом, не встречая никакого сопротивления, промчались немецкие мотоциклисты.
— Оккупация, — подумал про себя Матвей. Через неделю после этого события, в село прибыла группа полицейских, судя по акценту, все выходцы из Западной Украины. Первое, что они сделали — сбросили вывеску на здании сельского Совета и повесили свою. В этот же день проехали по селу, заходя в каждый дом, и в обязательном порядке приказали утром всем быть на собрании.
На собрании объявили, что Советская власть больше не существует, колхозы распускаются, назвали и представили старосту села. На крылечко поднялся лысый, пятидесятилетний мужик, по всей видимости, малороссиянин и на смешанном русско-украинском языке с примесью польских слов призвал всех к лояльности, просил помогать выявлять коммунистов, диверсантов и саботажников. Уходя с собрания, Матвей заметил, что от здания колхозной конторы отъезжали два мотоцикла, в коляске одного из них сидел председатель колхоза.
— Арестовали, увозят на допрос, — подумал Матвей. Но дело оказалось сложнее и трагичней. Отъехав от села на пару километров, там, где начинался Завральский овраг, мотоциклисты остановились, попросили председателя выйти из коляски, и как только тот встал на землю, один из полицейских выстрелил ему в голову…
Новый порядок начал действовать.
В конце этого же дня, чуть в стороне от села, почти над землей, пронесся наш ястребок, за которым, как белый хвост неслись листовки. Матвей подобрал одну и вечером при свете керосиновой лампы прочел ее. Листовка призывала местное население оказывать сопротивление, сделать так, чтобы земля горела под ногами оккупантов.
— Как это сделать? — думал он. На все село всего два ружья. Одно — допотопная Берданка, а другое — старая тулка, которые использовали сторожа, охраняя колхозных коров и лошадей от набегов волков, которых развелось в сороковые годы немыслимо много.
Некоторые из селян думали также. Были и такие, которые думали по-другому. Они ждали, что должна пройти команда. Было же начальство. Оно что-то думало. Где-то должно же быть оружие, специально приготовленное для такого случая. Голыми руками бороться трудно. Конечно же, были и такие, которые ни о чем не думали, подчиняясь воле нахлынувших событий, но в любом случае надеявшихся на счастливый случай, что пронесет, не заденет. Удастся выжить.
Василий Удалец «Зора»... На следующий день, ближе к вечеру Матвей вывел Зору из конюшни. Жеребцу необходимо размяться. Недобрый час может застояться. Ему необходимы, как утренние, так и вечерние прогулки. Матвей взял лошадь под уздцы и вывел медленно за село. Прошел с километр, а потом, что называется, оседлал и перешел на бег легкой трусцой. Почувствовав свободу, жеребец поднял голову и перешел в галоп. У самой опушки леса Матвей осадил коня и спешился. Держась за поводья уздечки, он шел впереди, выбирая подходящую тропу, ведя за собой Зору.
У огромного дуба они остановились. Матвей забрался на дерево и, прячась в густой листве, поднялся на его вершину. Отсюда, как с наблюдательного пункта просматривалось шоссе. Справа и слева, насколько видел глаз, растянулась огромная колонна немецких войск.
Тяжелые арбы, запряженные парой лошадей, везли ящики, по всей видимости, с патронами и снарядами. Здесь же сидели с автоматами в руках солдаты. Некоторые были с касками на голове. Он увидел какие-то коробки, скорее всего продукты, — решил Матвей. По обочине, соблюдая определенную дистанцию между собой, мчались мотоциклисты. В коляске и на сидении сзади сидели автоматчики.
«Вот бы пару пулеметов сюда, — подумал Матвей. Один спереди колонны, а другой в конце. Да одновременно открыть огонь, а если бы еще с обеих сторон! Здесь не спрячешься. По сторонам дороги — болото, топь, заполненная змеями. И не надо держать здесь целую дивизию, достаточно одного отделения, ну максимум взвода и от этой огромной колонны остался бы один пух. О чем только думают полководцы?..»
Матвей повозмущался несколько минут, вспомнил содержание листовки и выругался. — «Суворова нет! Полководцы не владеют ситуацией. Не знают местность. Были же утверждены военные округа, скорее всего, были какие-то планы», — рассуждал про себя Матвей. — «От кого и куда бежим, стыдобища», — возмущался он, спускаясь с дерева.
Почти до самой деревни вел Зору, держась за уздечку, шагая рядом, разговаривая с ним, как с человеком. Лишь в отдельные моменты Зора издавал легкое ржание, как бы подтверждая, что он полностью согласен с Матвеем и разделяет его возмущение. Дома Матвей снял с коня уздечку, насыпал в специальный мешок овса и повесил его на голову Зоре, прислушался. Вокруг тихо. Только слышно было, как хрустели на лошадиных зубах зерна овса. Прикрыв дверь в конюшню, Матвей вышел во двор. На крылечке стояла жена и предлагала поужинать.
— Что нового? — спросил Матвей.
— Да ничего. Староста поставил возле бывшего сельсовета доску, которую обклеил разными объявлениями. Сходи, почитай, — предложила она.
— Хорошо. Схожу. — Да, что откладывать. Накрывай стол, а я на одной ноге, туда и обратно.
Объявлений действительно много. Приглашались люди для работы в комендатуру. Распоряжение об уборке урожая зерновых. Для чего привлекались все работоспособные. Урожай предлагалось сдать на склады в район, загрузив его сразу в вагоны. За возможные хищения обещали жестокие наказания.
Матвей понял, что ни полиция, ни только что назначенный староста не представляли себе, что их ожидало в новой жизни. Сам он хорошо понимал, что жить в обстановке страха невозможно.
Василий Удалец «Зора»... Приходила соседка. Она только что вернулась со станции. Рассказывала, что на вокзале полно немецких патрулей. Составы идут один за другим в сторону Унечи. Многие проходят без остановки. Железная дорога, соединяющая Белоруссию и Россию, проходит в этих краях в основном через лесистую местность, и наблюдать за мчащимися составами можно лишь там, где леса расступались. Это, как правило, перед населенными пунктами в некоторой части на переездах. Хорошо наблюдать за движущими поездами и в районе железнодорожного моста в нескольких километрах от Вербовки. Ради любопытства, взяв Зору, Матвей вдоль ручья, прячась насколько это возможно в зелени молодых кустов ольшаника, вышел к мосту. На огромных быках лежал ажурный каркас моста, на котором были уложены рельсы. Строители в незапамятные времена не стали выравнивать глубокую балку, чтобы обеспечить прямолинейность пути, а построили мост, который упростил многие проблемы перед железнодорожниками. Так получилось, что мост никто, ни в какие времена не охранял. Такой нужды не было. Как убедился Матвей, не охранялся он и сейчас. Немцы еще не напуганы, полагаясь на свой педантизм и на лояльность русского мужика. «Кому придет в голову разрушить такое сооружение, да и зачем?» — думали они.
Матвей с расстояния полусотни шагов осматривал быки, свободные площадки, на которых лежали рельсы, и подумал о том, сколько бы потребовалось шашек тола, чтобы поднять на воздух это сооружение. Прикидывал он и то, сколько времени потребуется немцам на его восстановление. И сам себе подсказывал, что времени потребуется достаточно много, учитывая отсутствие подъездных путей. Вокруг лежали основательные болота, покрытые зарослями ольшаника и ивовых кустов.
За время, в течение которого он наблюдал за мостом, прошло несколько составов в сторону Унечи. На платформах — танки, артиллерийские установки, ящики с боеприпасами. В вагонах, набитых как селедки — солдатня. Впереди и позади состава стояли на площадках часовые с автоматами в руках. Практически никакой охраны. Матвей увидел, что за все это время пара составов прошла в обратном направлении в сторону Гомеля. Составы были загружены скотом. «Скорее всего, перехватили те гурты, которые гнали на восток беженцы», — подумал Матвей. На открытых платформах лежали, сложенные штабелями мешки, по всей видимости, с зерном. Первые трофеи завоеватели слали в Германию.
Он подошел к месту, где спрятал своего любимого коня. Тот осторожно скусывал нежную травку, зеленым ковром покрывавшую небольшую площадку, окруженную трехметровым камышом. Взяв коня под уздцы, направился домой. Матвей понимал, что взрывом моста не остановить огромную военную машину, но задержать, нарушить планы, внести смятение, посеять страх возмездия — можно. Но где же наши хваленые саперы? Почему бегут все, как зайцы, чему их учили? За что получали звания и деньги? Да, разучился русский мужик воевать, — делал он сам себе открытие. Именно сейчас он вспомнил, как в меловых карьерах взрывники ранней весной рушили стены известняка, добираясь до меловых запасов.
— Может быть, что и осталось. Надо поверить…
Василий Удалец «Зора»... Когда солнце скользило по вершинам сосен, вытянувшихся образцовым строем у горизонта, Матвей обходил хозяйственные постройки у карьера. Никого. Тишь. Он громко покашлял, на случай, что какой-нибудь охранник прикорнул где-нибудь, маясь от безделья. Ни звука. Никого. Значит, все разбежались. Карьер на время, или, может быть, на все время приостановил работу.
Матвей обошел все постройки. Все закрыто, все в порядке, никаких следов вандализма или хищения он не заметил. Внимание привлекла землянка в стороне от всех построек. На ее двери прочел: «Не входить! Опасно!»
Скорее всего, здесь и хранилась взрывчатка. На двери висел огромный замок. Матвей потрогал его рукой, попытался взвесить на ладони. Внушительное устройство, — подумал он. На входе в карьер, проходя сюда, он заметил изогнутый лом, вернулся и подобрал его. С помощью лома, не прилагая особых усилий, открыл замок.
— Видишь, что, получается, — говорил он сам себе, — с виду грозен, а на деле швах. Скорее всего, его повесили для порядка, а не для того, чтобы оградить склад от непрошеных пришельцев. Такое бывает в жизни часто, — улыбнулся первый раз за весь день Матвей.
Вдоль стенок склада лежали пустые ящики. На крышках строгие надписи: «Осторожно! Не кантовать». — Ясное дело, не куриные яички хранились в этих ящиках. Он проверил все ящики слева и справа. Пусто. У задней стенки склада стоял огромный ларь, а рядом с ним, прижатые вплотную к его стенке, лежали друг на друге три ящика с пломбами. Матвей сорвал пломбу с верхнего ящика, открыл патефонные замки, приподнял крышку. Как пачки денег, аккуратно лежали в ящике шашки тола. Открыв второй, а потом третий ящик, Матвей улыбнулся второй раз за день. — А сколько мне надо? — подумал он. Конечно же, Матвей думал о подрыве моста. — Ладно, заберу все. Перепрячу, пригодиться.
И здесь же перед ним появился второй вопрос: «Куда же все это перепрятать? — Конечно же, в волчью нору», — вслух произнес Матвей. Здесь же приоткрыл крышку ларя и увидел огромную бухту бикфордова шнура. — Все, что надо, — обрадовался Матвей и вспомнил о волчьей норе. Это он три года назад раскопал ее, чтобы извлечь из нее трех волчат для московского зоопарка. Давненько он там не был, да вряд ли кто-нибудь, помимо него, мог туда пробраться. Кругом непроходимая топь. Он сам в свое время много потратил сил, чтобы выследить волчью семью, а затем с трудом найти проходимую тропу к ее логову.
Матвей осмотрелся по сторонам, увидел обрывок брезента, здесь же на полу валялись обрывки бельевой бечевки. Помозговав немного, соорудил нечто похожее на рюкзак и осторожно стал перекладывать в него шашки с толом. Ему пришлось делать несколько ходок. Нора, как он и предполагал, оказалась надежным и подходящим местом для хранения взрывчатки. Он накрыл сверху вход в нору сушняком, наломал лапника и замаскировал свой тайник таким образом, чтобы и с воздуха его невозможно было заметить.
Когда Матвей делал последнюю ходку, почувствовал резкую боль в левом боку. Пришлось снять рюкзак, сначала присесть, а потом лечь на землю. Помогло. Отпустило.
Домой пришел далеко за полночь, грязный, утомленный, бледный, как воск.
— Ты где пропадал, — испуганно спросила жена, закрывая за ним дверь в дом. — Внучка пришла из города, их там бомбили. Бомба упала в их сад. Никто, к счастью, не пострадал. В доме вылетели все стекла. Долго тебя ждала, уснула. Мать ей сказала, что у нас надежнее. Пусть поживет до конца лета, — предложила жена.
— Пусть поживет, — согласился Матвей.
Он умылся, разделся. Вышел на крыльцо и долго встряхивал свою одежду, стараясь вытрясти всю пыль, которая пристала к нему за время многократных ходок от склада на карьере до волчьей норы. Есть ничего не стал. — Я прилягу, — сказал еле слышно суетившейся рядом жене.
— Ложись, ложись, — прошептала та, глядя на его бледное лицо. Таким она еще никогда его не видела.
Матвей проснулся чуть позднее обычного. Умылся и вышел на крыльцо. Во дворе женщины что-то обсуждали, то громко крича, то, переходя на шепот. Оказалось, что в село понаехало много мадьяр. Злые, наглые, отбирают лошадей. Деда Захара избили за то, что не хотел отдавать жеребую кобылу.
— Как отбирают, — переспросил Матвей.
— Так и отбирают, — повторила одна из собеседниц. — А что поделаешь, — пожала плечами говорящая. — Хорошо, что прикладом по голове, а не застрелили.
«Не отдам, ни за что не отдам. Пусть лучше расстреляют», — подумал Матвей.
Василий Удалец «Зора»... В этот момент в калитку входили человек пять. Впереди шел полицейский. Его Матвей видел, когда всех сельчан согнали на собрание. Он развернул листок и произнес:
— Жеребец племенной, — выводите.
— Ни за что, — ответил Матвей.
Рядом с полицейским стоял мадьяр, лет сорока, огромный с красным лицом. Он что-то переспросил, стоящего за ним. Выслушав ответ, толкнул Матвея в грудь и, обходя его, устремился к сараю. Не раздумывая, больше чисто бессознательно, подчиняясь оборонительному инстинкту, Матвей толкнул мадьяра. Тот отлетел от него на пару шагов.
Не ожидая такой реакции, мадьяр выхватил пистолет из кобуры и передернул его. Сзади что-то закричали. Он опустил пистолет и, толкая Матвея в шею, повел его в сарай. Ворота были чуть приоткрыты, и Матвей первым скользнул в проем и прижался к воротам с их противоположной стороны. Рука случайно коснулась деревянного бруска, которым он на ночь запирал сарай. Мадьяр, зайдя с улицы, в темный сарай на мгновение потерял ориентировку. Воспользовавшись этой заминкой, Матвей со всего маху ударил бруском по голове мадьяра. Тот упал на землю и уронил пистолет. Матвей подхватил его, сунул за пояс, выдавил стекло в окне и выпрыгнул в сад. Пригибаясь, лавируя между деревьями, побежал в сторону леса, который находился в ста метрах от сарая.
Углубившись в лес метров на десять, притаился в кустах лещины. Тихо. Никто за ним не гнался. И только теперь осмысливал все, что он наделал.
— Боже, что будет, — шептал он. — Расстреляют жену, внучку. И коня заберут...
Он хотел бежать дальше, но прикинул, что мадьяр немного, собак у них нет, вряд ли они будут организовывать облаву. Скорее всего, устроят засаду дома.
Так и получилось. Стоящие во дворе забеспокоились, мадьяр не выходил из сарая слишком долго. Один из команды решил заглянуть в сарай и увидел своего начальника на земле. Раздался крик, началась некоторая паника. Оглушенного мадьяра вынесли на свежий воздух. Он медленно приходил в себя. На вопрос, что делать ответил своему окружению, что виноват сам, надо было пристрелить на месте.
Зору взяли под уздцы и увели со двора. Мадьяра посадили в коляску мотоцикла и увезли в сторону бывшего сельского совета. Погони не было. Засады тоже. Оказалось, что полицейские не любили мадьяр. У них были какие-то свои счеты, известные только жителям Западной Украины. И они были рады, когда те покинули село.
Отобранных лошадей оставили на небольшом лужке, недалеко от здания бывшего сельского Совета, их стреножили, и наблюдал за ними тот же полицейский, который караулил Зору. Жеребца привязали к изгороди во дворе.
Матвей вышел из леса и по задворкам вошел в село. Первым кого он встретил, был дед Галуза.
— Ты откуда, нарочито улыбаясь, спросил он деда.
— Ходил смотреть лошадей. Их пасут на лугу, а твой стоит на привязи, бояться, как бы не убежал.
— Да, куда он убежит, — как бы, успокаивая деда, притворно произнес Матвей.
— Скоро, гады, все заберут, для убедительности добавил он.
— Да, смутные времена. Как допустили? Куда смотрели руководители? — произнес Галуза, откланиваясь и качая головой, пошел к дому.
Василий Удалец «Зора»... Матвей снова вернулся на опушку леса. Он ждал наступления темноты. С ее приходом, через огороды, прячась в тень от яблонь и груш, оглядываясь, он медленно приближался к изгороди, где стоял Зора. Свет уже во всех домах погас, и только в окне полицейского участка бледным пятном светилось окно. Дежурный полицейский вышел на крыльцо, громко кашляя, сделал несколько затяжек и бросил окурок на землю. Осмотревшись, он зашел в участок и закрыл за собой дверь. Матвей услышал, как загремела задвижка. Значит, он приготовился ко сну. Матвей уже сквозь темноту легко различал контуры любимого коня. Тот, в свою очередь, услышав приближение Матвея, нежно заржал.
— Зора! Зора! — непроизвольно вырвалось у Матвея.
Конь вздыбился, рванул в сторону, изгородь не выдержала и сломалась. Таща за собой обломок изгороди, конь устремился к Матвею. Тот отвязал повод уздечки от обломка изгороди и с ловкостью жокея оказался на спине коня.
«Куда?» — мелькнуло где-то в глубине его сознания. Ответ пришел так же быстро и определенно. «К волчьей норе».
На опушке леса Матвей спешился. Рядом поле уже созревающего овса. Он подвел коня к овсу. Тот начал с какой-то забавной ловкостью срывать зерна, тщательно их, пережевывая, издавая при этом легкое ржание, то ли от удовольствия, то ли оттого, что постепенно утолял голод. Успокаивался и Матвей. По мере того, как к нему приходило спокойствие, напоминали о себе голод и жажда. Хотелось, есть и пить. Он сорвал несколько веточек овса, брал по одному зернышку, предварительно очистив его, и бросал в рот. К тому моменту, как у него пропало чувство голода, поднял голову Зора.
«Пора уходить», — подумал Матвей. Он снял рубашку, обвязал коню голову. Это на тот случай, чтобы случайно веточка не стеганула по его глазам. Пробираться придется по почти непроходимым зарослям. Но на удивление, до волчьей норы добрались быстро и, что называется, без потерь. Рядом родник. Матвей напился сам и напоил коня. Зора пил долго и медленно, как бы наслаждаясь или помня, как только что, он оказался почти сутки без воды. Матвей прямо у входа привязал коня, а сам опустился на ступеньку, которую три года назад сделал сам же. Сон мгновенно свалил его. Правда, спал настороженно, часто просыпался и звал — «Зора!». Зора отвечал тихим ржанием, как бы говоря: Отдыхай, все в порядке. Ночь прошла спокойно. Матвей проснулся рано. Сходил на поле, принес оттуда охапку овса. Зора медленно, оценивая каждую веточку, обгладывал зерна, а Матвей в это время умывался у родника. В теле чувствовалось какое-то нездоровье. Тяжесть в ногах и какое-то необычное дыхание, ему как будто не хватало воздуха.
Несмотря на это, он наломал веток лещины, тонких прутьев крушины и начал плести корзины. Их две. Такие — какие он видел на юге. В корзинах на ослах южане перевозили различные тяжести. К вечеру корзины были готовы. Он перевязал их куском брезента и приладил на спине Зоры.
— Ничего, друг, не царское это дело — таскать взрывчатку, но ты должен постараться. Работаем не для кого-то, а помогаем своей Родине, попавшей в беду.
Василий Удалец «Зора»... Матвей снял с себя верхнюю рубашку и постелил ее на спину Зоре, вместо седла.
— Извини, — говорил он своему другу. — Больно, скорее всего, будет и не удобно. — Но это не долго, до моста мы дойдем меньше, чем за час…
Зора уминал овес, полностью доверившись своему хозяину. Надвигалась темнота. Матвей переложил все шашки в корзину. «Можно трогаться», — разрешил он сам себе. Надо подойти к мосту до выхода на небо луны. Так и сделали. Матвей шел впереди, придерживая Зору за повод уздечки. Шли тихо, лишь иногда под ногами хлюпала болотная вода, да потрескивали неизвестно кем и когда, брошенные здесь полусгнившие ветки. И хотя деревня лежала в стороне, и свет в окнах давно был погашен, но на сердце лежала непрошеная тревога. «Хорошо бы никого не встретить», — думал Матвей.
Василий Удалец «Зора»... Находясь, совсем уже близко от моста Матвей остановился и прислушался. Не приближается ли очередной состав. Было тихо, земля не дрожала. Значит можно действовать. Он опустил корзину на землю, спрятав их в кусты лозы, и отвел метров на сто пятьдесят от моста Зору. Это для того, чтобы в случае прохода железнодорожного состава, конь не испугался. Осторожно Матвей перетащил взрывчатку к среднему быку и поднял ее наверх, размещая компактно под опоры, на которых лежал каркас моста. Взрывчатки оказалось много. «Пожадничал немного», — подумал Матвей и вспомнил, как говорил когда-то его дед — «Запас в зад не клюет». В этот момент, когда работа была выполнена наполовину, через мост прошел состав. Он оглушил Матвея, работать стало труднее, и он опять вспомнил, что ему шестьдесят, а не сорок и, что старость — не радость.
Наконец все готово. Он закрепил два куска бикфордова шнура, для надежности с двух сторон и опустил их на землю. Спустился сам. Осмотрелся. Никого. Ни звука. Он подошел к Зоре и отвел его еще метров на триста от того места, где оставил его первоначально. «Так лучше, — шептал он. — Для безопасности, мало, что может быть». И снова подошел к мосту, еще раз осмотрелся и бросился к среднему быку, куда опустил провода.
Василий Удалец «Зора»... «Хорошо было бы, если бы угодить к проходу состава», — подумал Матвей. И действительно, в этот момент он услышал грохот приближающегося поезда. Наклонился и увидел в траве концы шнура, поджег их. Убедившись, что процесс горения устойчивый, побежал. Побежал быстро, как не бегал уже давно, а может быть никогда. На удалении метров ста оглянулся, длинный состав был уже посредине моста, вот уже паровоз прошел мост и в этот миг раздался взрыв. Металлические арки моста взлетели вместе с вагонами вверх, а потом вдруг прогнулись и рухнули вниз. Вагоны вздыбливались, налетая, на впереди идущие и валясь на бок, скатывались под откос со страшным скрежетом. Неслись крики: «Майн, гот, партизанен», — слышны были стоны и плач. Где-то в стороне рвануло еще что-то, а потом еще и еще несколько раз. По всей видимости, рвались цистерны с бензином. Столб пламени взметнулся высоко вверх, освещая все далеко вокруг. На какой-то момент Матвей остановился, а потом побежал снова. Вокруг началась пальба. То ли это стреляли солдаты, то ли патроны в пожаре рвались сами. Матвей почувствовал резкую боль в груди, ноги тяжелели, дыхание сбивалось. Он ухватился за уздечку коня и вместе с ним сделал несколько шагов. Боль усиливалась. Слабость сковала тело, и он рухнул на землю.
— Зора! Зора! Домой! Мне плохо. Домой! Зора! Домой!..
Зора услышал непонятный стон. Матвей замолчал. Жеребец рванулся вперед, потом вернулся к Матвею, постоял долю секунды и устремился к дому. Справа и слева о чем-то шептал камыш. Трудно было понять, что скрывается в этом шепоте. То, что жизнь вечна, или то, что все суета сует, и все преходяще.
Первой проснулась внучка.
— Бабушка, у нас кто-то ходит возле калитки, — испуганно произнесла она. Проснувшись, бабушка спустила ноги с кровати и подошла к окну.
— Внученька, это Зора. Матвей вернулся. Идем, встретим их.
Они вышли на крыльцо. Действительно, возле калитки, переступая с ноги на ногу, суетился Зора.
— А где же Матвей? — подумала вслух Матрена. Зора тихо заржал.
— Открой, внученька, калитку, он хочет, по видимости, пить. Внучка открыла калитку, встав чуть в сторону, чтобы пропустить коня. Но тот заходить в калитку не стал, наоборот, на несколько шагов отошел в сторону.
— Бабуль, смотри, он нас куда-то зовет.
— Как зовет? — переспросила Матрена. — Давай проверим, и сделаем несколько шагов за ним, — предложила она. Матрена прикрыла калитку, взяла под руку внучку, и вместе сделали несколько шагов в направлении Зоры. Тот отступил, издал свое привычное ржание в знак того, что его поняли, ускорил свой шаг.
— Точно, зовет, произнесла шепотом Матрена, словно боясь, что ее кто-нибудь услышит. — Неужели с дедом что-то случилось?
Василий Удалец «Зора»... Они устремились вперед. По мере того, как они приближались к Зоре, тот ускорял свой шаг.
— Зовет, точно зовет, — уже не сомневаясь, повторяла Матрена.
Дальше шли молча, прижавшись друг к другу, как будто боялись потеряться на этой тропинке, с двух сторон окруженной трехметровой стеной камыша.
Зора ускорил шаг, и они уже не поспевали за ним. Расстояние между ними увеличивалось и достигло метров пятьдесят-шестьдесят. В какой-то момент Зора остановился, встал на дыбы и захрапел. Матрена с внучкой побежали. На тропе они увидели Матвея. Ноги его как-то неестественно были расставлены, а руки прижаты к груди. Было ощущение, что он пытается приподняться.
— Что ты за все хватаешься? — ругала его жена, приближаясь к нему. — Все тебе надо, до всего есть дело. Поберег бы себя. Не забывай, что ты уже далеко не юноша.
Василий Удалец «Зора»... Матвей молчал. Она подошла к нему и взяла его руку. Рука была холодная. Прикоснулась губами к его лбу. Он тоже был холодный. Матвей был мертв. Матрена заплакала. Поняв в чем дело, начала всхлипывать внучка.
Тело еще не застыло. Матрена приподняла Матвея с земли, взяв его за руки и согнувшись, взвалив себе на спину, двинулась по направлению к дому. Сначала она делала остановки через каждые сто метров, потом через пятьдесят, а потом через каждые десять. Но все же расстояние меду ними и домом постепенно сокращалось. Рядом шла внучка, чуть позади Зора. Но оба они ничем помочь ей не могли.
Василий Удалец «Зора»... Через несколько часов они были дома. Матрена осторожно положила тело мужа на землю, потом сняла с огромной лавки, стоящей вдоль стены дома, ведра с водой, и вместе с внучкой поместила тело мужа на лавку. Деревня спала, лишь изредка, в районе моста, раздавались одиночные выстрелы. Пламя в той стороне погасло. Огромная луна выползла на небо, и с каким-то старанием освещала двор и сад. На листьях деревьев сверкали капли росы, а потом пошел дождь с чистого неба. Казалось, что сама природа оплакивала смерть отважного россиянина.

 

«Интер-Пресса»    МТК «Вечная Память»   Авторы конкурса   Лауреаты конкурса   Журнал «Сенатор»

 
    Пусть знают и помнят потомки!  

    
  1. 5
  2. 4
  3. 3
  4. 2
  5. 1

(1 голос, в среднем: 5 из 5)

Материалы на тему

Оргкомитет МТК «Вечная Память» напоминает, что в Москве проходит очередной конкурс писателей и журналистов, посвящённый 80-летию Великой Победы! Все подробности на сайте конкурса: www.victorycontest.ru Добро пожаловать!