НЕ МЫ ВЫБИРАЛИ СЕБЕ ЭТИ ДОРОГИ

Вступление

писатель (Украина).

Размышления писателя о творцах истории.

«Я ненавижу твои мысли, но сделаю всё для того,
чтобы ты мог их высказать»
(Вольтер).

Текст статьи

Борис СотниковНичто не возникает само по себе из ничего, всему предшествуют причины. Никто не знает, с кем встретится, с кем расстанется навсегда, кому обрадуется, от кого заплачет, с чьей судьбою трагически переплетёт собственную жизнь и как её проживёт. Всё познаётся со временем. Но означает ли это бессмысленность подведения исторических итогов для следующих поколений людей? Ведь и они не смогут спрогнозировать своего будущего, потому что всё течёт и диалектически изменяется. Но, как показывает опыт, накопленный Человечеством, жизнь изменяется по спирали: что-то полезное повторяя, отметая ошибки, чтобы достичь очередных вершин-достижений. Стало быть, без анализа допущенных ошибок нам не обойтись. И мы, оставляя потомкам свои размышления об итогах пройдённого нами пути, делаем полезное дело, отвечая по-своему на так называемые «вечные вопросы Человечества»: «В чём был смысл нашей жизни?», «Что нужно делать?», чтобы улучшить её, «Кто был виноват?» в том, что натворили кучу страшных ошибок, последствия которых частично достанутся следующим поколениям; «Как стать человеку Человеком?» и «Что такое Счастье?», к которому нужно стремиться всем сообща?»

 

 

1

Прогресс потому и возможен, что каждое новое поколение, зная об ошибках предшественников и получив их советы, всё равно обязано само ответить себе на «вечные вопросы», помня, что жизнь не стоит на месте (от того и вопросы — «вечные»). Ведь когда-то в древности люди полагали, что жизнь бессмысленна, и, опираясь на постулат иудейского царя Соломона мудрого «всё суета сует, одна только суета, и тлен, и ловля ветра», даже не пытались что-либо изменить в своей судьбе. Но с того великого момента, когда древние римляне вдруг поняли, что Человечество бессмертно, и всё, что людьми создано (мосты, дворцы, храмы, книги, картины, музыка), остаётся следующим поколениям, они сделали гениальный вывод и о Смысле жизни: «Мы едим, чтобы жить, но не живём, чтобы есть». И начали подводить итоги пережитого и оставлять их потомкам, которые, идя этим путём дальше, сформировали свои суждения о Зле, Добре и Морали.
Сегодня у нас на повестке дня размышления о минувшей войне; что ей предшествовало и каковы её результаты. Если война как самое страшное Зло была нами выиграна и остановлена, то это ещё не означает, что войн больше не будет. Поэтому было решено провести Международный творческий конкурс «Вечная память» и издать книгу-сборник, чтобы молодёжь XXI века, не знающая ужасов прошлой войны и почему День 9 мая превращён в праздник «со слезами на глазах», приняла и умом, и сердцем завещание от нас: не допустить новой мировой войны, и смогла бы сама выбрать себе справедливую дорогу в будущее. А для этого нам необходимо рассказать, наконец, настоящую историческую правду о дорогах, которые мы прошли.
Войны подразделяют не только на захватнические, но и на справедливые, несмотря на их разрушительную суть. Справедливы они для народов, защищающих свою независимость и свободу от агрессивных разбойников, желающих поживиться за их счёт. Но победы в справедливых войнах не всегда приносят победителям перемены к лучшему в их судьбе, хотя война за независимость от чужаков и приводит к временному сплочению населения как между собою, так и с государственной властью, от которой зависит выбор дальнейшего исторического пути. Так, например, народы Советского Союза, победившие Германию во второй мировой войне, развязанной Гитлером с целью передела границ в Европе, не обрели демократических свобод у себя дома, хотя и присоединили к своему «лагерю социализма» Польшу, Чехословакию, Венгрию, Румынию и Болгарию. На деле социализм, строимый Сталиным, оказался лагерным в буквальном смысле этого слова. Уровень жизни в странах капитализма постоянно улучшался, а в странах «социалистического лагеря» всё время отставал и ужесточался в плане политических несвобод. Но правящая всеми делами соцлагеря коммунистическая партия, превратившая себя в государственную власть, непрерывно лгала всем народам, пытаясь доказать, что дорога в будущее, указанная и завещанная пролетариям всех стран великим Лениным, самая правильная и справедливая. Были даже такие лозунги-постулаты, выдаваемые за непререкаемые истины-аксиомы: «Ленин умер, но дело его живёт», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», «Народ и партия — едины», «Советская власть самая справедливая в мире». Короче, идеология марксизма-ленинизма считалась непогрешимым компасом, указывающим направление к «заре коммунизма». Но Маркс жил давно, при капитализме, эксплуатирующем тяжкий физический труд неграмотных пролетариев, а «машинный капитализм» угробил все основные обвинения Маркса, и его учение уже воспринималось грамотными людьми как «морг-сизм». А вот из Ленина Сталин неустанно делал «великого гения революции» и учителя «всепобеждающей коммунистической философии», корой-де служит и он сам, Сталин, «вождь народов», ученик Ленина и продолжатель его «дела».
Чтобы разобраться в том, что представляло собою это «дело», следует вспомнить мудрую, ещё не изжившую себя народную пословицу: «Каков характер человека, такова и его судьба», которую можно смело перефразировать, исходя из исторических результатов других знаковых фигур Человечества: «Каков характер у вождя (племени, княжества, царства, империи), такова и судьба народа, руководимого им». То есть, «вождизм» (или «бонопартизм» по определению Ленина) это понятие об управлении государством характером одного человека (пусть даже и в сочетании с его умом). Характер, как правило, доминирует в принятии незамедлительных решений и поступков. Об этом свидетельствуют примеры правления народами Александром Македонским, любимым делом которого были завоевательные походы, ибо таким был его агрессивный характер, а не политические цели и рассуждения; Гаем Юлием Цезарем; Нероном; Наполеоном; Гитлером; русскими князьями, вышедшими из разбойников-варягов (положительным был лишь Александр Невский, а Ярослав Мудрый, как теперь установлено, был не мудрым, а хитрым подлецом, убившим родного брата и оклеветавшим его в убийстве мальчиков Бориса и Глеба, дав ему оскорбительное прозвище «ОкАянный»); Иваном Грозным; Петром Великим, характер которого из-за двуполости был искажён в психопатическую сторону и приводил его к позорнейшим поступкам: к изнасилованиям; палаческим отрезаниям голов — родному сыну Алексею (с последующим пришиванием этой головы к туловищу, чтобы скрыть на похоронах своё палачество), любовнику Анны Монс (с подношением ей этой головы на серебряном блюде); к идиотскому решению катить посуху две тысячи вёрст три корабля, которые сразу же затонули, приведённые тряской в негодность; к решению построить город на болотах («окно в безумие», а не в Европу); к бессмысленным войнам, идеализированным впоследствии подхалимами-историками, и т.д. и т.д. до самого прихода к власти Ленина и Сталина. Их характеры предлагается рассмотреть в этом очерке более подробно, т.к. «вождизм» остался неизжитым из политической психологии наших государственных мужей до сих пор. Подтверждением этому стремлению к единоличной власти и желанию стать вождём государства любой ценой являются недавние примеры, казалось бы, противоположных характеров М. Горбачёва и Б. Ельцина. А результат единовластия эгоистами — для народа одинаков: привели в неслыханную нищету и полное бесправие. Одинаковым он оказался (как насмешка судьбы) и для этих «вождей»: получили за свою «деятельность» награды. Горбачёв (так надо было президенту США, наладившему дружеские отношения с Михаилом Сергеевичем, авторитет которого в СССР к тому времени резко пошатнулся) был удостоен международной Нобелевской премии как лучший политик года (подписал «согласие» от имени Советского Союза на разборку Берлинской стены-преграды на пути к демократии), а Ельцин был награждён за добровольный отказ от власти (так надо было всем патриотам России, уставшим от «непредсказуемости» Бориса Николаевича и желающими, чтобы он передал власть неэгоистичному и работоспособному человеку чести) орденом высшей государственной степени России за «заслуги перед Отечеством» (приказывал бомбить в Чечне граждан этого самого отечества, несогласных с его политикой, а затем стрелять в Москве из орудий по Верховному Совету страны, несогласному с тем же).
Итак, Ленин. Человек, хорошо знавший себя и свои честолюбивые планы, а потому и введший в политический обиход своей партии самый хитрый постулат, приятный для тёмного народа по форме, но не по «философской» сущности: «Народ, а не вожди, творец истории». Хотя на самом деле народ — это лишь слепая бульдозерная силища в мирное время и танк во время войны. Куда повернут руль бульдозеристы-вожди или танкисты, то народ и сотворит: построит или разрушит. Хитрость же заключалась в том, что в случае неуспеха затеянных вождём событий, всё можно повалить на народ, который это «сотворил».
Разберёмся. Разве народ сам загнал себя в крепостное право? Разве, пойдя за Лениным, пообещавшим мир с Германией солдатам, власть — рабочим, землю — крестьянам, но не выполнившим эти обещания, народ сотворил террористический режим управления государством? А затем, уже при власти «великого вождя народов» Сталина, разве народ пожелал заключить с Гитлером «пакт о ненападении»? И разве народ стал обманывать всю демократическую общественность в том, что договор с фашистским правительством Германии советского правительства есть лишь мера предосторожности, вызванная желанием советского государства сохранить мир и демократию, понимая, что «добровольное» присоединение к Советскому Союзу территорий Эстонии, Латвии, Литвы, Западных Белоруссии и Украины было слишком похожим на «добровольное» присоединение к Германии Южной Силезии, отошедшей от Чехии, где проживали этнические немцы. Было странное сходство, как выяснилось потом, и в убеждении Гитлера, заявившего своему народу, что «учёные — это пауки, которые не могут сами соткать ничего путного, им надо приказывать и тогда они создадут что-либо», с убеждением Сталина (правда, вслух не высказываемого, не тот характер), который молча взял в науке сторону неуча и интригана-агронома Лысенко, оболгавшего гениального учёного-генетика академика Вавилова. Позже Сталин выскажет своё мнение о генетике и кибернетике: это-де не наука, а поповщина. Эти слова послужат сигналом для Берии, который арестует Вавилова, доведя его тюремным заключением до смерти. Невежество Сталина отбросит на много лет в отсталость отечественную науку о человеческих, животных и растительных генах, передающих наследственные признаки следующим поколениям. То же самое произойдёт и с кибернетикой: наши учёные, будучи первооткрывателями в этой области, надолго отстанут от зарубежных учёных.
Сталин, не разбиравшийся в военных делах, разрушит военные кадры Красной Армии, пересажав и поуничтожав их в тюрьмах и лагерях. Наша военная промышленность начнёт отставать от германской, т.к. в отличие от Сталина Гитлер всё же умел прислушиваться к мнениям профессиональных военных, а возомнившему о своих способностях Сталину нельзя было возражать — сядешь на нары. Туполев уже сидел; будущий гений ракетостроения Королёв — тоже; остальные авиаконструкторы — не смели проявлять личной инициативы.
Нашу интеллигенцию партия Сталина вообще отучила от всякой инициативы, и это привело нас сегодня к нравственной катастрофе: в странах бывшего соцлагеря не стало мужчин, готовых к принятию государственных решений и к личной ответственности за всё, что творится по воле невежественных вождей. Эта болезнь породила (словно «эхо войны» нехватку мужчин в Советском Союзе) кризис Гражданственности, то есть, отсутствие чувства Гражданина. Настал век «мужественных женщин», привыкших брать на свои плечи все трудности жизни, и «женственных мужчин», отвыкших от всякой ответственности. А низкая зарплата во всех государствах СНГ довершила всеобщую беду: начали распадаться семьи, резко сократилась рождаемость, и боюсь, что «эхо безответственности» в конце концов угробит нас как великий народ вообще: мы не выдержим конкуренции с другими странами.
Но разве народ сам всё это сотворил? Захотел вернуться в рабство и отсталость? Виноват в том, что нет у него Героев-мужчин, не позволяющих эгоистам-вождям превращать нас в рабов? Но ведь таких героев надо воспитывать с детства и внушать им, что нельзя жить по принципу «Моя хата с краю...» или «А мне что, больше всех надо?» Вот и дожили: растёт количество беспризорных детей, которых женщины не воспитают в одиночку, без мужчин. Ну, и кто же во всём этом виноват? Мужчины? Частично — да. Но от кого всё пошло?! Вот главный вопрос: не растут ли ноги из постулата про народ и вождей?
Разберёмся в этом окончательно. Ведь изначально весь этот бедлам, разрушивший экономику великой России, а затем и нравственность её народов, начался с прихода к власти насильственным путём «вождя пролетариата» Ульянова-Ленина. Каким же был характер этого человека и цели? В чём заключался Смысл его жизни, если поступки, совершённые им с конца 1916 года и до самой смерти, вошли в полное противоречие с его теоретическими сочинениями, изданными до приезда в Россию. Торопливо-оправдательные статьи, написанные им на посту главы советского правительства, существа вопроса не меняют, т.к. наивное предложение в «Государстве и революции» ввести ограничения в заработной плате для чиновников советской власти, по аналогии с сотрудниками линейной связи, выглядит в устах не наивного Ленина либо как следствие усыхания головного мозга из-за известковых отложений на стенках сосудов, которые резко сократили кровоснабжение мозга, нуждающегося в кислороде, либо как лукавство Ленина, делающего вид, что не понимает чиновничьей психологии: «Ты мне дай только высокую должность, а высокую зарплату, какая тебе и не снилась, мне принесут взятками. Ну и чудак же ты, Владимир Ильич». Стало быть, Ленин до конца жизни был циником в своей практике и никаких иллюзий на счёт справедливости в государстве, созданном им, не питал. И вообще не в его характере было проявлять заботу о миллионах соотечественников, голодавших и мучившихся, не говоря уже о каких-то там потомках, которые будут строить коммунизм. Значит, главной целью Ленина всегда было достижение и удержание личной власти любой ценой: над кружком рабочих; над редакцией газеты; над членами ЦК своей партии, над... государством, наконец. Честолюбивый властолюбец по натуре, он не уживался с соперниками: Потресовым, Плехановым, Мартовым, Троцким и Сталиным, когда разглядел в нём себе подобного, да ещё и способного к любой низости не только в политических интригах, но и в жизни.
Наверное, так уж устроены люди: собственную низость или предательство воспринимают как вынужденную обстоятельствами, и тогда начинают считать её либо просто компромиссом, либо прикрывают на словах благородной целью служения народу, которая-де требует жертв...
Попробуем разобраться в этом на примере явного предательства Лениным судеб сотен тысяч солдат, воевавших на Германском фронте и находившихся в тяжелейших условиях окопной жизни: холод, вши, нехватка снарядов, продовольствия, патронов, ежедневный риск погибнуть. А он за деньги заключает с Германским Генеральным штабом («Я же это делаю ради революции, чтобы прекратить и эту войну, и освободить народ от эксплуатации буржуазии!») тайный сговор в том, что он организует разложение в рядах русской армии (да такое, что она станет небоеспособной) сначала листовками, забрасываемыми с германских аэропланов на русские окопы, а затем и своими агентами, посылаемыми на фронт.
Разве трудно любому человеку представить себя на месте Ленина и в его роли? Что будет, если «дело предательства» провалится, его поймают, разоблачат на суде и... расстреляют как изменника Родины. Что подумают о нём родители, знакомые? Кто поверит, что он совершил предательство во имя благородной цели спасти весь народ ценою жизни окопных защитников России?
Разве Ленин, юрист по образованию, согласившийся на такой риск, не понимал этого? И всё-таки... рискнул. Почему? Потому, что это у него был последний шанс в жизни прорваться к продуманному до подробнейших мелочей захвату власти. Если бы он остался в Швейцарии, он стал бы одним из многих неудачников-революционеров, то есть, «никто», и был бы всеми забыт. И он поступил по пословице: «Трус в карты не играет. А кто не рискует, тот не пьёт шампанского». К тому же Ленин уже убедился на примере Гельфанда-Парвуса в силе Денег: та же Власть. На мой взгляд, это свидетельствовало о том, что характер у Ленина был не только честолюбивый и властолюбивый, но ещё и твёрдый и самонадеянный. А такие люди добрыми и благородными не бывают. И он это подтвердил новыми поступками, которые можно коротко перечислить: они исторически известны и характеризуют его личность по-крупному счету. Не будем забывать при этом, что Сталин ему помогал и одновременно учился всему: цинизму, двуличию на словах и в делах, политиканству, политическим предательствам и т.д.
Разложив русскую фронтовую армию и закупив на деньги немцев оружие для рабочих, которых уже подготовил к государственному перевороту вооружённым путём, то есть, насильственным, Ленин легко пришёл к власти и тут же разогнал Учредительное собрание, состоящее из всех партий России, которые должны были избрать постоянное правительство взамен Временного. Сделал он это преднамеренно, так как до собрания выяснил, что оно ни его лично, ни других большевиков в правительство не изберёт. А потому дал распоряжение матросу Железнякову выставить на сцене в зале Таврического дворца пулемёт и объявить «Учредилке»: «Караул устал, господа, и Собрание ваше отменяется!»
Делегаты от партий, пришедшие всё же на другой день, чтобы учредить правительство, были разогнаны выстрелами «пролетариата», совершившего государственный переворот. Это напомнило всем события 9 января 1905 года, с той разницей, что царём положения был уже «революционер-бандит», как прозвали Ульянова-Ленина эсеры, «которого никто в России не помнит, не знает и знать не желает».
Однако самонадеянность Ленина после этого резко взыграла в нём, и он, как все диктаторы-наглецы в таких случаях, издал декрет об отмене в России всех прежних законов о правах её граждан, об отмене всех статей Уголовного кодекса и об отмене гражданских и военно-полевых судов, заменив их «Чрезвычайным положением» в стране, которое предусматривало: возобновление цензуры печати и установление «единого Закона» для граждан, нарушающих правопорядки новой власти Советов на время действия «Чрезвычайного положения».
«Пролетарский писатель» Максим Горький, как окрестил его Ленин в 1907 году на своём съезде, а теперь владелец газеты «Новая Жизнь» изумился, читая положения о «едином Законе», разрешающем арестовывать граждан даже по одному лишь подозрению представителей новой власти «в контрреволюционных намерениях»:
— Это что же получается, господа-товарищи? Ульянов ещё недавно называл цензуру печати «жандармским намордником», который Временное правительство сняло, а он её вводит сам! И может арестовать кого угодно по подозрению! Какой же он после этого юрист и революционер? Разбойник, забывший культурные достижения Человечества! Впрочем, об уровне его личных достижений в культуре я могу сообщить следующее: очень мало читал художественных произведений; как юрист — не имел никакой практики, учился — заочно; в экономике — полный профан, хотя и написал книгу «Развитие капитализма в России». Да и ту — давно, и с позиций устаревшего марксизма, когда капитализм ещё не был «машинным». Профессионал он только в журналистике и политическом цинизме. Анатолий Васильевич Луначарский считал его вообще невежественным в мировой истории и культуре. И вот этот человек собирается управлять таким огромным государством, как Россия?! Черт знает, что!..
Возможно, Горький недооценивал Ленина из-за обиды на закрытие своей газеты. Но то, что его давний знакомый, ещё по Капри (с долгими беседами на вершине Везувия о Льве Толстом и о древних руинах Помпеи внизу, со спорами за обеденным столом в присутствии Луначарского и Богданова-Малиновского), казался ему человеком в смысле культуры всего лишь «нахватанным», т.к. вечно был занят политикой, поглощавшей его целиком, а в смысле готовности браться за любое дело, связанное с политическими переменами, представлялся самонадеянным, думается, было подмечено правильно. Горький был наблюдательным, глубоко знающим жизнь, умеющим оценивать в людях их главную сущность (как, впрочем, и Ленин). Но ведь и Ленин однажды воскликнул о Горьком в письме к Инессе Арманд: «О Горький, о телёнок!», приняв романтическую восторженность в творческом характере Горького, восхищавшегося всем необычным в серой будничной жизни, за сущность характера Горького-Гражданина. Тем не менее, прогноз Горького о возможностях Ленина управлять государством оказался пророческим.
Самонадеянность Ленина с его приходом к власти превратилась в доминирующую черту в его характере. Требуя от помощников-наркомов повиновения, он стал сначала топать на них ногами, а потом затаптывать и их судьбы, раздражаться, кричать: «Расстреливайте, не церемоньтесь с контрреволюционерами!»
Контрреволюционерами казались ему все, кто мыслил иначе. Ежедневное напряжение нервов в нём росло, а рабочий день увеличивался порою до 17 часов. Головной мозг, которому не хватало кислорода, усыхал в правой затылочной части, где расположены участки, отвечающие за «гуманизм».
Чем хуже шли дела в государстве, тем сильнее отражалось это на психике вождя государства. Первый серьёзный удар нанёс здоровью Ленина честолюбец и мракобес Бронштейн-Троцкий, которого он принял в свою партию большевиков и который более всех помог ему в удачном осуществлении государственного переворота. И вот этот человек, назначенный им после прихода к власти наркомом иностранных дел, его «правая рука», вдруг проваливает переговоры с немцами о заключении необходимого Ленину до зарезу мира и тем подводит его к исторической черте, за которой маячила потеря поста главы правительства и утеря власти, то есть, цели всей его жизни. Но, проведя несколько бессонных ночей, Ленин выкрутился на седьмом, экстренном съезде своей партии и, сохранив власть, которую Троцкий хотел перехватить у него, заключил с немцами неслыханно позорный мир, подписав условия разорительнейшего ограбления страны: отказ от Крыма, Украины, Белоруссии, от прибалтийских земель, принадлежавших России до этого, согласие на выплату контрибуции в 40 миллиардов рублей золотом, не говоря уже о том, что немцы вывезли из оккупированных ими территорий на миллиарды рублей военного имущества (из Севастополя), заводского оборудования, труб, станков, технологических линий (из Ростова-на-Дону), сырья (нефти, керосина, машинного масла, угля) и сельско-хозяйственной продукции (пшеничное зерно, мясо-молочные продукты, скот). Всё это немцы грузили в русские товарные вагоны и переправляли на Запад. А народы России, согласия которых на чудовищное ограбление (голод, разорение и нищету) Ленин не спрашивал, вынуждены были заплатить личными судьбами, чтобы самонадеянный властолюбец Ульянов-Ленин, предавший их сыновей-солдат за пятьдесят миллионов марок, полученных им от немцев для захвата власти, смог бы удержаться на своём троне для нового предательства их судеб и жизней. Разве непонятно теперь, кто настоящий творец истории, народ или вождь-самозванец, «кремлёвский мечтатель», хотевший... чего? Справедливости и счастья для будущих поколений, которые вырастут на его лжи и жестокостях?
В этой лжи рос и мой отец. А я, его сын, воспитанный непрерывной ложью Сталина о «великом Ленине» и его «деле», которое-де продолжает жить, стал пилотом бомбардировщика и долго летал вслепую к «Заре коммунизма», накрытый розовым колпаком из неправды о Ленине, пока через много десятков лет не узнал о нём настоящую правду.
Вот эта подлинная правда о Ленине, лежавшая, словно шило в тёмном мешке Истории, рядом с гробом и лозунгом «Ленин умер, но дело его живёт», и послужила для одесского юмориста Жванецкого той мишенью, в которую он снайперски выстрелил колючим перефразом: «Ленин умер, тело его гниёт, но дело его живёт» . Три слова, добавленные к злоумышленной неправде, и из почётного Мавзолея потянуло духом гниющей лжи о прошлом, которое тщательно скрывалось от обманываемых поколений ХХ века новыми вождями Кремля.
Избавившись от германских военных грабителей благодаря неожиданной революции немцев в 1918 году, Ленин увидел Россию будто при ярком свете: разорённую, с остановившимися заводами и железными дорогами, голодную, тифозно-завшивленную, облепленную, словно мухами, беспризорными детьми. Но... не смутился, услыхав ропот оппозиции из партии эсеров и других партий. Чтобы заглушить их голоса и не утратить власти, готовой выскользнуть из рук снова, Ленин, боровшийся всю прежнюю жизнь с государственной несправедливостью царизма, начинает применять такие методы управления государством и его гражданами, которых ещё не было в истории Человечества.
Встревоженный неповиновениями крестьян в деревнях отрядам «продразвёрстчиков», приезжающих из городов за зерном, картошкой и мясом, недовольством «Рабочей оппозиции», созданной членом ЦК партии большевиков, которая требовала от Ленина передачи рабочим обещанной власти, от имени которых правила государством партия, а не рабочие профсоюзы, напуганный стихийными бунтами в губерниях, остановками заводов и фабрик из-за отсутствия топлива для электростанций, перебоями на железных дорогах из-за отсутствия угля, напуганный наступлением «белых» на фронтах гражданской войны, которую сам спровоцировал согласно теории Маркса, чтобы привлечь пролетариат и безземельное крестьянство на свою сторону, взбешённый «всероссийской молитвой» церковников, организованной во всех крупных городах патриархом православия в ночь на 5 августа с призывами к неповиновению власти Антихриста в лице Ульянова-Ленина, и выступлением в эту же ночь северо-кавказского и северо-донского казачеств, Ленин выкрикивал председателю ВЦИКа Советской власти Якову Свердлову:
— Перестаньте нянчиться с контрреволюционерами! Расстреливайте даже по подозрению!
Свердлов тоже вышел из себя, заявив: «Мы и так ежедневно расстреливаем по сотне человек!» И поплатился через полгода за организацию покушения на Ленина жизнью, получив по приказу вождя-юриста и в его присутствии смертельный, бессудный укол ядом. По приказу «гениального» вождя пролетариата Ленина были расстреляны даже дети Николая Второго (Свердлов, кстати, участвовал в этом «деле», а после криков Ленина не церемониться организовал хитрое покушение на Ленина руками эсеров, которые не сумели убить «горячечного вождя», а лишь ранили).
После покушения на Ленина 30 августа 1918 года нарком Троцкий вызвал повестками в ВЧК 500 отставных полковников и генералов, героев Японской войны, привёз их к позорному Лобному месту на Красной площади и, не предъявляя им никакого судебного решения или обвинения, приказал расстрелять их из пулемёта. И никто из правителей даже не подумал о том, что было бы, если бы в Париже, к примеру, французы расстреляли бы без суда сразу 500 дрейфусов. А если бы император России расстреливал каждый день по сотне революционеров без предъявления им обвинений?
Затем Троцкий заказал сделать скульптуру Иуды Искариота, выставил её в годовщину «Октября» перед православным монастырём Свияжска как символ первого в истории революционера, восставшего против Христа, и заставил монахов рыть траншею для захоронения расстреливаемых рядом «белых» военнопленных. Их стало нечем кормить (шутка ли, 96 тысяч ртов!), и Троцкий решил проблему. Он знал о тайном приказе Ленина об уничтожении православных священников «с особой жестокостью». Перед расстрелом (архимандритам, например) выкалывали глаза, а рядовым священникам отрезали языки за проповеди против Советской власти, от имени которой всё творилось.
Именно после этих зверств мой дедушка, принадлежавший к роду потомственных донских казаков, но уже инженер-мостостроитель, прихватив с собою жену (из рода потомственных священников Богомоловых) и 14-летнего сына Ваню (моего будущего отца), выехал из Актюбинска в далёкую Киргизию, где уже собралось много русских беженцев. Так что моё рождение, детство и юность прошли по милости «дедушки Ленина» далеко от моей исторической родины. Отец женился там на украинке Кучеренко, отец которой (мой дед по матери) выехал тоже из Украины, но гораздо ранее, в 1907 году, осваивать под Акмолинском свободные земли, получив денежную ссуду по Указу Столыпина.
Расстрелы в России продолжались, шла гражданская война. В 1919 году пленных убивали на Кольском полуострове, в Петрограде, попутно Ленин уничтожил Якова Свердлова не по суду — судить главу Советской власти было не с руки. А в 1920 году расстрелы гремели уже в Крыму, где убивали сдавшихся добровольно в плен 5 тысяч офицеров, не пожелавших уехать на чужбину с Врангелем.
Что такое «диктатура пролетариата», от имени которой правил Советским Союзом диктатор Ленин, можно судить и по такому факту. В 1918 году ватага пьяных рабочих Петрограда и матросов, перепоясанных патронными лентами, при маузерах, с вещмешками на спинах, в которых лежали селёдка, хлеб, бритвенные приборы, запасное бельё и водка, увидела 16-летних мальчишек, шедших в форме юнкеров из школы. Оторопела:
— Братва, гляди: контра!.. Супроть ково ж это их всё ещё учуть?..
Тут же окружили юнкеров, направив маузеры, приказали всем снять брюки, а затем, повалив наземь, принялись за позорное для мужчин дело: рабочие держали мальчишек за ноги и руки, а матросы отрезали опасными бритвами юношеские члены. Крики, кровь, обмороки не останавливали мужиков. Потом, когда всё было кончено, пролетариат пролил свою мочу на лица потерявших сознание ребят. Матросы подняли пришедших в себя под дулами оружия, надели на их головы юнкерские фуражки и заставили каждого взять в руку свой член и стать под стеною дома. Ребята плакали под хохот пролетариата, проходящего мимо (рядом, на Западном фронте ещё гремела война с немцами, которым Ленин продал судьбу этих мальчиков, будущих защитников родины). От этой «стены плача» покатилась по всей России молва. И другие юнкера лавиной хлынули на юг России к генералу Алексееву. Но гражданскую войну они всё-таки проиграли: пролетариев, которые пошли за Лениным, оказалось неизмеримо больше. Распевая любимую песню: «...иного нет у нас пути, в руках у нас винтовка (вместо закона!)», они прямиком за вождём пришли к фашизму, который продолжал уже Сталин, грубо маскируя его под социализм.
Каков же на самом деле Сталин, его характер? Если Гитлер относился к учёным как к паукам, то Сталин заявит несколько позже, что «смерть одного человека — это трагедия для его семьи, а смерть миллионов людей на войне — это статистика». В учёных, особенно в гениальных, он вообще не разбирался, хотя отличительной чертою всякого крупного Таланта, в какой бы сфере он ни проявился, прежде всего бросается в глаза неприятие шаблонов, принятых обществом за норму (а то и за аксиомы) в науке ли, искусстве, в политике, и резкое, упрямое несогласие, когда на него пытаются давить влиятельные догматики. При Сталине был арестован, а затем изгнан из России будущий гений Человечества, экономист Василий Васильевич Леонтьев, составивший таблицу «Межотраслевых затрат и выхода», равную по значению таблице Менделеева об атомных весах веществ, а может, и важнее для практического развития государственных экономик. Этот русский учёный, проживший почти всю свою жизнь в США, возродил послевоенную экономику в разрушенной Японии, получил Нобелевскую премию, но... приехав погостить в Россию, отказал Ельцину в просьбе стать его советником по экономическим вопросам, узнав от окружения Ельцина, что Россия избрала путь «рыночной экономики» джунглевого капитализма. Из разговоров он понял, их интересуют результаты «прихватизации», а не процветание отечества. И принялся (впервые в истории Человечества) за расчёты таблиц для развития экономики Мира, то есть, в едином плане для всех государств. К сожалению, вскоре умер. Однако его Институт продолжает эту работу.
Сталин возвёл в академики неуча агронома Лысенко, угробив по его наветам гения, открывшего законы генной наследственности, академика Вавилова, затормозив развитие генетики в СССР на два десятилетия, как и науку кибернетику («поповщина!»). Сталин уничтожал умных военных и давал дорогу «слесарю Ворошилову», «казаку Будённому», своему капризному сыну «Ваське», военный кругозор которого был на уровне командира звена. Не забыл и себя, присвоив маршальское звание, не будучи никогда ни военным, ни даже пригодным по состоянию здоровья к военной службе. Растерявшись в первые дни войны с Германией, когда немцам сдались в плен сразу полтора миллиона бойцов Красной Армии, пролепетав в своей квартире «Это всё, делу Ленина конец!», не зная, что делать, Сталин, спасённый активностью и мужеством Шапошникова и Жукова, а затем и выигравший войну благодаря военному Таланту маршала Жукова, не постеснялся присвоить себе его военные заслуги. Приляпав на собственные рахитичные плечики погоны генералиссимуса, тут же спихнул настоящего Победителя на должность рядового генерала и заслал его подальше от Москвы.
Что можно сказать о характере такого человека, который метался из огня да в полымя? Он побывал и мелким вором в семинарии, и революционером, и вновь в уголовном мире организовал на Каспийском море разбойные ограбления судов, перевозящих дорогостоящие товары. В Баку он провозгласил себя «Паханом» и вытатуировал на груди зловещую наколку черепа, какие вывешивают на столбах электропередач (чем не генералиссимус среди ворья!). Затем опять вернулся в революционеры прямо из тюрьмы, где его завербовал в провокаторы жандарм Бакинской охранки и «сослал» как революционера в Соль-Вычегодск всего лишь на два года, хотя он должен был считаться по «судебному» решению революционером-рецидивистом, а за это сроки резко увеличивали.
Дальнейший путь известен. Ленину понравился этот «чудесный грузин» ещё в Польше. А когда удачный вооружённый переворот в Петрограде привёл Ленина к власти, он приласкал «чудесного грузина»: дал ему должность наркома по «национальным вопросам». Бывший «пахан» и провокатор охранки, зная о неладах Ленина с лидером «Рабочей оппозиции» Шляпниковым, отблагодарил Ленина (уже «вождя» Октябрьской революции, а не государственного переворота) речью о «приводных ремнях» партии, направленной на разгром этой оппозиции, и дальнейшим подхалимажем. Но... после хамской выходки Сталина против Крупской «дружба» между ними иссякла.
«Прикончить» хама и «восточного деспота» Ленин не успел, получив смертельный повторный инсульт. И новый вождь пролетариата, прибравший постепенно в свои руки все властные посты партии и правительства, по-прежнему называл и комсомол, и профсоюзы «приводными ремнями партии» (в действительности профсоюзная организация никогда не была общественной, созданной для защиты прав трудящихся самими трудящимися, а была государственной; взносы членов профсоюза шли в государственную кассу, но приказы, кого казнить, а кого помиловать, поступали сначала из ЦК партии большевиков и только после этого уже из ЦК профсоюзов), а отдельных граждан вождь называл «государственными винтиками», которые можно было закручивать до полной личной неподвижности и рабского повиновения, либо слегка отвинчивать для поощрения к доносам. Старый осведомитель понимал, что такое страх и как добиться полного послушания. Даже ввёл в устав своей партии пункт о наказании за... «недоносительство» исключением из партии, превратив всех «коммунистов» в тайных осведомителей.
Сталин начал свой путь нового вождя с неустанного прославления Ленина и его «дела». Чтобы, с одной стороны, внушить всем, что дело великого человека продолжает тоже великий человек (ведь, кто мог знать, что Учитель раскусил своего Ученика, а Ученик ненавидел Учителя), а с другой, чтобы замаскировать ленинские расстрелы и экономические разрушения, нанесённые Лениным и его «делом» народному хозяйству страны. Ежедневное враньё о заслугах Ленина привело к тому, что новые поколения уже не знали правды о том, что государственная власть не была властью народа, строившего социализм, ни при Ленине, ни при Сталине. Да и многие трудящиеся в странах капитализма понятия не имели о жизни в Советском Союзе. Сталин ухитрялся обмануть даже иностранных писателей, приезжавших к нам в гости.
Каким же он всё-таки был? Многогранным? Или была в его характере и личных целях какая-то доминанта? Известно, что главными его чертами были злопамятство и чудовищная чёрная зависть ко всем здоровым (а красивым в особенности) мужчинам, т.к. сам он был ростом всего в 155 сантиметров, с рябым от оспы лицом, с усохшей левой рукой и дегенеративным телосложением. Молчаливый, озлобленный, он всю жизнь мстил и гадил не только своим соперникам, но и евреям, которых невзлюбил с семинарских лет, где внушалась мысль о том, что евреи распяли Христа, хотя сам Сталин не был религиозным.
У моего отца и у меня как у людей, живших в «эпоху Сталина», есть все основания на неприязнь к нему, потому что мы на собственной шкуре испытали политический режим, созданный им. Отец прошёл через его каторжный канал. Я как писатель был лишён всех демократических прав и вынужден специально разбираться в личности Сталина. Мы вправе заявить, что Сталин был стопроцентным тираном, не имевшим милосердия даже к младенцам, рождавшимся в лагерях и тюрьмах у арестованных жён «врагов народа». Этих детей отнимали у матерей и помещали в «приюты», где их не лечили и не обучали. Сталин для нас — злодей! И тем не менее находятся люди, как «товарищ Зюганов», которые считают необходимым с е г о д н я признать «великие заслуги Сталина как организатора построения социализма в СССР и нашей победы над Германией», забыв (а может, не зная), что Сталина после его смерти уже укладывали по злой иронии судьбы в гроб забальзамированным, как и «великого» Ленина и рядом с ним, а потом, поняв, что он палач, выбросили оттуда ночью и захоронили в землю. Может, хватит позориться перед всем миром своим отношением к Сталину? Поэтому я как представитель поколения отцов г. Зюганова, знающий о «деле» Сталина и Ленина несколько конкретнее их прославителей, хочу заметить: если продолжатель «дела» Ленина оказался диктатором-палачом, то и «дело» не лучше, коли оно палачу было по душе. Но до этой простой логики ЦК КПСС не посмел додуматься, чтобы и Ленина убрать из почётного мавзолея. А ещё логичнее было бы предать Историческому суду обоих как опозоривших благородную идею коммунизма (пусть и утопическую), присоединив к ним на символическую скамью подсудимых и Троцкого как зачинателя «расстрельного дела» в России, закончившегося 20-тью миллионами убитых молодых мужчин. Это сегодняшняя цифра, доктор Зюганов, её озвучили по телевидению из архивов Советской власти в Кремле. А учитывая ещё и миллионные жертвы голода, репрессий, Отечественной войны, заставлять детей радостно ахать, «как хорошо в стране советской жить!», — было просто кощунством.
Проведя почти всю жизнь под «негласным надзором» этой власти, я намерен высказать свои соображения по этому поводу. Для начала представлюсь.
Своей казачьей фамилии и стремлению к независимости я обязан, как и мой отец и мой дедушка, пра-прапрадеду Тарасову, крепостному крестьянину, сбежавшему в семнадцать лет от порки кнутами из-под Самары на Волге на Северный Дон. Там, став вольным казаком, он дослужился до командира сотни. Когда проводилась елизаветинская перепись населения России и паспортизация, ему выдали документ на фамилию Сотников. Наши предки, пошедшие от него, знали его историю, как знаем теперь её и мы. Наше казачество пресеклось на моём прадеде, который уехал учиться в Москву, а затем осел в Казани, где выучился на инженера мой дедушка Григорий, устроившийся затем на работу в Актюбинске. Там он женился на девице Богомоловой, которая родила ему трёх сыновей. Мой отец появился на свет в 1904 году «случайно», когда ей исполнилось уже 42 года и она не хотела этого. У неё умер от скоротечной чахотки средний сын, Павел, и она боялась, что эта болезнь может повториться и у младшего ребёнка, родившегося от немолодой уже матери. Но, что поделаешь...
В 1919 году в дом заявился ночью их старший сын Михаил в погонах офицера, вернувшийся с германского фронта. Он рассказал, что творится в Москве, о том, что на Северном Дону «красные» конники врываются по ночам в станицы, поджигают их с двух концов горящими факелами, а когда пожар начинает пластать и из горящих домов выскакивают «казаки» (по большей части женщины, дети и старики), их расстреливают из пулемётов с тачанок, стоящих в засадах.
Вот тогда мой дед, наслышанный и о том, как расправляются по приказам Ленина с православными священниками, решил: «Ты, Миша, уходи отсюда, куда хочешь. Токо переоденься, не то тебя как «царского офицера», да ещё и с царскими наградами, быстро прикончат. А мы с матерью и Ваней (моим будущим отцом, ему тогда было 15 лет, ещё гимназию не закончил) махнём в Киргизию. Там, говорят, уже много наших русских. А здесь, и нам житья не будет!..»
Так мой будущий дядя, которого я никогда не видел, очутился на Восточном фронте в штабе командующего Блюхера, расстрелянного по приказу Сталина в 1938 году. А «дядя Миша» куда-то сгинул. Отец ничего о нём не знал, не переписывались. Исчез дядя Миша, я полагаю, в сталинских лагерях, куда загребли в 1930 году, когда мне было 3 года, и моего отца: строить Беломоро-Балтийский канал имени Сталина. Сталину были нужны молодые и сильные мужчины в качестве бесплатной рабочей силы. «Гребли» их на эту «скально-болотную каторгу» с динамитными взрывами, тачками и ломами со всех концов Советского Союза под любыми предлогами. Нашли в Киргизии и моего 26-летнего отца, «внедрившегося в городскую электростанцию дизелистом, скрыв своё социальное происхождение».
Мои дедушка и бабушка умерли в 1933 году во Фрунзе, не дождавшись возвращения сыновей. Умерли от голода, «организованного Сталиным», как заявит потом Хрущёв. Я полагаю, Сталин не «организовывал» его специально, это получилось у него от неумения руководить экономикой государства, в которой он был профаном, если заявлял министру финансов Звереву: «Мне наплевать на твой годовой финансовый план! Как хочешь, так и делай, но чтоби дэньги, на шьто я приказываю, били!» И вообще, цель моего очерка рассказать о творцах нашей советской истории объективную правду, основанную на подлинных судьбах моих деда, отца, матери и её отца, а также на собственном горьком опыте, не клея ярлыков типа «внедрился», «организовал», но и не пропуская фактов, которые были скрыты от народа или умышленно покрыты позолоченной краской исторического вранья, сочинённого предшественниками «товарища» Зюганова.
После ареста отца моя мать, спасённая вместе со мною от голода своими родителями, не воспитывала меня, как и вернувшийся с каторги отец: заняты были «выживанием», зарабатывая хлеб насущный по 10 часов в день. Меня воспитывала прекрасная библиотека, которую дедушка Сотников вывез с собою из Актюбинска и сохранил. Начав с роскошно изданной книги Брэма «О жизни животных», я кончил чтением романа Генриха Сенкевича «Камо грядеши» об императоре Нероне и его гонениях первых христиан. А спустя десятилетия, после знакомства с философиями Платона и Канта, пришёл к мысли, что там, где власть одного человека над государством превращается в абсолютную, там террористическое управление государством и его гражданами неизменно заканчивается фашизмом. А ведь первый в истории Человечества фашистский режим был создан Лениным, юристом по образованию и теоретиком коммунизма. Чтобы понять происхождение этого парадокса, я написал романы: «Пролог в безумие» о деятельности Ленина-теоретика, «Чрезвычайщина» об установлении диктатуры чекистов, «Двуличная власть» о фашистском управлении государством. Ленин устроил на практике вместо коммунизма фашистский террор, отменив все законы, введя цензуру печати, массовые бессудные расстрелы, аресты по подозрению, месть православным священникам «с особой жестокостью» и казакам Северного Дона. Сталин же как его ученик продолжил и аресты по подозрению, и расстрелы, и принудительные бесплатные работы в концлагерях, но... прикрываясь при этом в «Правде» печатной ложью о «демократических» гласных судах по «шахтинскому делу», по «делу троцкистов», «правого уклона» и т.д., называя осужденных «врагами народа» и выпуская кино-фильмы о счастливой жизни в СССР, о которой каждое утро возвещал по радио хор детских голосов: «Ах, хорошо в стране советской жить! Ах...» Ну, а «воспоминания старых коммунистов», выпущенные миллионными тиражами, о гениальном и скромном вожде пролетариата Ленине закомпостировали мозги подрастающим поколениям «рабов-добровольцев» окончательно.
Нобелевская премия, присуждённая Генриху Сенкевичу за его роман «Камо грядеши» (куда идёшь) в 1905 году, свидетельствовала о большом значении осознания неразумности власти одного человека над сотнями тысяч людей. Ну, а фигура Ленина, да ещё так восхваляемая миллионами тиражей, на мой взгляд, гораздо опаснее Нерона для новых поколений, если не будет разоблачена. Ибо что такое тогда Истина? Зачем создавать в умах людей путаницу ленинским коммунизмом? Ведь его итог — 20 миллионов расстрелянных за... инакомыслие! Отвратительный рекорд, непревзойдённый Гитлером, Муссолини и Франко, вместе взятыми.
Когда я осознал всё это, во мне проснулся бунтарский дух. Но я понял, что революциями, затеваемыми вождями, не изменить жизнь к лучшему. Нужна просветительская работа, новые Сенкевичи и их романы. И начал сам заниматься писательской деятельностью, помня эпиграф Герцена к своему «Колоколу»: «Зову живых!»
 

 

2

В каждом столетии успевает родиться четыре поколения людей: наши прадеды, деды, отцы и мы, их дети. Наши дети и внуки вольются уже в море человеческое следующего века. В двадцатом столетии мои прадеды поумирали при царизме, деды — при Сталине, родители — при Брежневе. Сейчас мне 77, я приближаюсь к последнему километру своего жизненного пути и как писатель, изучивший историю поколений ХХ века, в котором Ульяновым-Лениным был создан режим террористического управления государством, могу впервые не согласиться с государственным враньём о Ленине, насаждаемым Сталиным. Мой отец чётко оценивал их обоих. Первый серьёзный разговор с ним об этом у меня произошел в 1950 году, когда мне исполнилось 23 года. Я тогда полгода назад закончил военное училище лётчиков-бомбардировщиков и приехал к родителям в отпуск пилотом «Берлинского» авиаполка, перебазировавшегося из Германии под Тбилиси. Отец, измученный каторгою 30-х годов и войною 40-х, на мой вопрос, где ему было страшнее, на войне или на строительстве канала имени Сталина, ответил мне так:
— Не знаю, сынок, что тебе и сказать... И на фронте люди погибали каждый день, и на взрывных работах, и от голодного истощения тоже. Лучше расскажу о двух самых тяжёлых впечатлениях в моей жизни и там, и на фронте. А ты решай сам, которые из них ужаснее. Начну с эпизода на войне. Он свежее в памяти. — Отец достал из кармана пачку «Беломора», положил её на стол рядом со стаканом водки, закурил и продолжил. — Так вот, в июле сорок четвёртого — дело было в Польше, которую мы освобождали тогда — мой взвод оказался на загоревшемся от артобстрела, ещё не скошенном пшеничном поле, и меня неожиданно ранило минным осколком в правое лёгкое. Очнулся и пополз назад, к санитарам: они обычно всегда шли сзади. Но... никого не встретил. И тут слышу мальчишеский голос: «Отец, помоги...» Ползу на голос. А в сгоревшей пшенице парнишка-солдат, чуток постарше тебя. Руки у него в кровище и черной золе с землёй. И вижу: вправляет кишки в развороченный живот. Должно быть, на мине подорвался. Я к нему, а он уже мёртв, но глаза открыты. Лежит на спине, будто прощается взглядом с облаками... А у меня мысль о тебе. Войне не видно было ещё конца. Вдруг, думаю, и тебя вот так же...
— А что же случилось на канале? — спросил я, налив в рюмки водку.
— Ох, — вздохнул отец, — не хочется и вспоминать, ну, да ладно!.. Токо сначала давай выпьем. Мы выпили, закусили, и отец рассказал:
— Голод у нас там начался страшный из-за сильных морозов с ветром и метелями. Где-то засыпало снегом дорогу, по которой подвозили продукты... Мы и так ослабли из-за плохого питания: не выполнит норму бригада, ей на другой день урезают паёк. А тут и вовсе стали умирать. Заключённые были разные: среди нормальных людей отпетые уголовники. И вот как-то ночью — не спалось на пустой желудок — слышу разговор уголовников: надо, мол, зарезать Федюркина, всё равно помрёт к утру, «доходит»! Не жрать же труп! А так, мол, кровь выпустим, нарежем кусков мяса и сварим в трёх вёдрах. Уже, мол, подготовлены и дрова, и вёдра. А Федюркин этот был в том же возрасте, как и красноармеец, про которого я тебе токо что... Арестован был за какой-то анекдот про грузина и партию. А три дня назад подвернул ногу, она у него распухла, не смог работать, ну и ослаб полностью.
— Вот, сволочи! — вырвалось у меня.
— Кто? — спросил отец. — Уголовники, что ли? А лагерное начальство — не сволочи?.. — Отец помолчал и закончил: — В общем, зарезали они этого Федюркина и сварили. А я с тех пор ненавижу этого Сталина по-звериному! Ну, где ещё, в каком государстве, существует власть, которая заставляет каждое утро хвалить свою «справедливость» по радио и в газетах, а на деле создала изуверский режим, какой не снился даже Ивану Грозному с его опричниками! Наливай... — Он задумался.
Я собирался рассказать ему, как меня, в том же июле сорок четвёртого, за месяц до призыва в Красную Армию, чуть не убили — и тоже на пшеничном поле, только уже скошенном — колхозные объездчики за то, что я собирал там колоски. У матери выкрали на работе хлебные и жировые карточки, полученные ею на этот месяц, и мы начали голодать. Я знал, мама ему не стала об этом говорить, чтобы не расстраивать. А я вот, было собрался, захваченный его возмущением о «сталинской справедливости», но по его лицу понял, что лучше промолчать и мне. Поэтому, когда мы выпили ещё, я вместо рассказа о зверствах объездчиков, тихо спросил отца:
— Ну, а как быть мне, если у нас нет никакой справедливости? Я теперь офицер, надо вступать в партию, а мне этого не хочется.
— Думай сам, что тебе делать, — растерянно ответил отец. — Мать сказала, ты там, в армии, что-то пишешь...
— Да, пишу. Но рукопись эту — прячу от всех.
— Это правильно, осторожность не помешает. Но зачем тогда писать, если этого не напечатают?
— Придёт же когда-то время...
— Само? По щучьему велению, по твоему хотению? Да никогда оно не придёт!
— Почему? — огорчился я.
Он достал из кармана пачку «Беломора», показывая её мне, закурил и сказал:
— Смотри, как называется.
— Не понял... — уставился я на него.
— Если власть не стесняется называть папиросы именем злодейства, то что это по-твоему означает?
— Не знаю, — растерялся я.
— Либо дурость великую, — стал объяснять отец, — либо попытку запугать — каждый курильщик задумается: пошлют на каторгу, если что...
Беседа наша затянулась тогда. Но через много лет произошёл ещё один разговор на эту тему. Ниже я вернусь к нему, т.к. наши с отцом «исторические» итоги после того разговора подтвердила сама жизнь. И это важнее всего в моих аргументах против единомышленников Зюганова. Потому что, как в капле морской воды отражается химический состав океана, так в истории моего деда, отца и поколения, к которому принадлежу я сам, да ещё с моим 45-летним опытом поднадзорного писателя, отразились судьбы трёх основных поколений ХХ века, вынесших на своих плечах и спинах не только гражданскую войну, но и Великую Отечественную, и все остальные беды, выпавшие на долю людей нашего государства.
А пока расскажу о личной трагической жизни.
 

 

3

Разговоры о том, что представляла собою Советская власть, я не раз случайно подслушивал в детстве, когда мать и отец шептались, полагая, что я уже сплю. Особенно поразило меня сообщение отца о том, что арестовали «дядю Севу», которого отец спас от голодной смерти на строительстве канала имени Сталина, попросив лагерное начальство дать отцу в помощники молодого профессора из Ленинграда Всеволода Владимировича. «Дядю Севу» все (в том числе и лагерное начальство) уважали за учёность и вежливость, но по слабости здоровья он не смог выполнять норму «выемки грунта» (пошёл скальный участок на маршруте канала) и стал кандидатом в покойники. Заключённые часто умирали прямо на работе, и там их засыпали землей, выкопав ямку рядом с каналом, где находили мягкую или болотистую почву. Настоящего учёта погибших (а иногда и сбежавших) не было, умер человек, ну и ладно, не беда, новых присылали регулярно. А в тот летний месяц на участок, где «кайлил» грунт мой отец, приехали заграничные электроперфораторы и привезли с собою передвижную дизельную электростанцию. Отца как дизелиста по профессии перевели работать на обслуживание дизеля. Нужен был помощник, и отец попросил дать ему учёного профессора. Начальство согласилось, и Всеволод Владимирович был спасён, как остался в живых и мой отец, благодаря судьбе, пославшей на каторжный участок дизельную установку.
После освобождения в 1933 году отец ехал домой в поезде вместе с профессором через Ленинград, где Всеволод Владимирович познакомил моего отца со своими друзьями, тоже учёными, преподававшими в институтах. И один из них обещал отцу, что примет его на факультет электротехнического института, если отец сдаст у себя дома экзамены за окончание средней школы и получит об этом документ. Всеволод Владимирович, семья которого (жена и дочь) после его ареста была куда-то выслана из Ленинграда и там умерла от голода весной 33-го за три месяца до его освобождения, остался в Ленинграде в одиночестве, но друзья взялись подыскать ему работу и невесту с жильём.
Приехав во Фрунзе, отец нашёл маму и меня в доме моего дедушки Кучеренко в деревне Покровке и, забрав нас в город, стал работать и готовиться к сдаче экзаменов. Он переписывался с Всеволодом Владимировичем и после поступления в Ленинградский институт, т.к. сразу же перевёлся на вечернее отделение во Фрунзе на такой же факультет, и больше не ездил в Ленинград. И хотя был занят по вечерам учёбой, всё-таки выкраивал время и для писем. Узнав из одного письма, что Всеволода Владимировича снова преследует НКВД, пригласил его переехать к нам (мы к тому времени жили в Карабалтах, что рядом с Фрунзе).
Одинокий «дядя Сева» запомнился мне интеллигентностью и добротой. Но прожил он у нас недолго: в 1937 году его арестовали, о чём и сообщил отец той ночью, о которой я вспомнил:
— Понимаешь, Маруся, — объяснял он матери на её слёзные вопросы: «Но за что, за что можно снова арестовать такого безобидного учёного человека?! Кому он мог помешать? Он же мухи не обидит!» — Всеволод Владимирович — русский интеллигент. А эта сволочь Сталин, как и Ленин, всегда ненавидели русскую интеллигенцию, зажигающую свет в умах народа. Вот и начались снова гонения: то «Шахтинское дело», то «Правый уклон Рыкова и Бухарина». Даже за своих принялся: уничтожил личного жополиза Кирова, который выселял из квартир семьи интеллигенции, чтобы отдать их «пролетариату». Сдал под суд Зиновьева и Каменева. А какие же это суды, если разобраться!.. Спектакли для заграницы, которые устраивает другой жополиз, Вышинский. Это же всё — для дураков и неграмотных. А для интеллигенции... Вот Сталин их и боится оставить в живых.
Это был первый, осознанный мною, удар несправедливости Советской власти, нанесённый мне в мальчишескую душу. Второй раз она ударила, когда отец был исключён из института (он перевёлся на заочное отделение) под предлогом «за несвоевременную присылку «домашних работ» по черчению и рефератов. И он, почти уже выпускник, остался без диплома. Жаловаться было бессмысленно, да и кому, если это была «работа» НКВД. В 1942 году, когда его призвали на фронт «защищать Родину от врагов», он сказал матери ночью (я опять слышал): «Всю жизнь считали меня своим врагом, поэтому и диплом не выдали, а когда стало нужно защищать их лагерный социализм, то решились доверить мне даже оружие, а не то что простую должность инженера!»
«А разве ты смог бы повернуть оружие против своих?..» — спросила мама в тревоге.
«Да ты что, очумела, что ли! — возмутился отец. — Я не Ленин!..»
Мне было приятно услышать это, маме тоже. Отец был честным человеком и патриотом. Однако в душе моей произошло какое-то раздвоение: с одной стороны, и я был патриотом, а с другой, уже плохо относился к правительству, которое олицетворяло мою Родину. Получалось, как у Ленина. С той лишь разницей, что во время войны я никогда не пошёл бы на государственный переворот. Но тогда я ещё не знал, что Ленин стремился не к установлению справедливости для народа, а к личной власти.
А третий удар, самый ощутимый и физически, я получил в июле 1944 года, примерно в тот же день, когда был ранен мой отец. Мы с мамой, как я уже говорил, голодали из-за пропажи продуктовых карточек, и я отправился на скошенное колхозное поле собирать колоски. Я знал, что это запрещено самим Сталиным, издавшим негласное распоряжение об этом. За мною увязалась болевшая «падучей» болезнью 13-летняя девочка-соседка, отец которой погиб на фронте в 41-м. Я не стал посвящать в этот жуткий эпизод отца, вернувшегося с войны, чтобы не травмировать его.
Вот как всё произошло...
Нас заметили в поле два бородатых объездчика на конях и с ружьями за спиной. Мы — бежать от них. Но они, конечно, догнали и стеганули меня плетью. А лица-то молодые, отъевшиеся, хотя и бородачи. Я взвыл от боли и выкрикнул им: «От фронта прячетесь за бородами, воюете в тылу?..» И тут такое началось, что Люська кричать стала от страха: «Дяденьки, не убивайте его, у него папа на фронте!» Да где там: они прямо озверели от моей крови, которая летела в морды лошадям вместе с клочьями моей рубашки: «Ах, ты, гадёныш!» И рубили меня в две плети, не переставая. Я к лошадям под животы. А те на дыбы, храпят, крутятся, и я под ними...
Люська упала перед объездчиками на колени. Но они продолжали крыть матом и рубить меня. А когда у девочки началась падучая и пошла пена изо рта, они, видимо, опомнились и умчались в степь. Я их почему-то на всю жизнь запомнил на фоне красного заката — коммунисты! Наверное, ещё и потому, что один другого останавливал: «Хватит, хватит! Ты же коммунист, судить будут...» С тех пор я чётко осознал, кто такие коммунисты.
Мама чуть не лишилась сознания, когда я вернулся домой. Женщины всего нашего двора бросились за мазями, травами. А утром мама повела меня к новому военкому, вернувшемуся с войны без левой ноги. Вот он, выслушав мамин рассказ, и спас нас с нею, выдав ей специальный талон на 10 килограммов муки с военного склада. А мне посоветовал написать заявление о добровольном вступлении в армию. Возраст у меня был ещё не призывной, не исполнилось даже семнадцати. Когда я уже учился в лётной школе, мама мне написала, что в моей бывшей школе учителя, оказывается, рассчитывали, что я получу за учёбу золотую медаль.
На этом мои злоключения не закончились: я почти повторял судьбу отца. Как и он, я стал готовиться к сдаче экзаменов за десятилетку экстерном, сдал их, служа в Закавказье рядом с Тбилиси, и поступил заочно на филологический факультет университета. Однако меня из него вскоре исключили, выяснив у моего полкового начальства, что я военнослужащий и не имею права учиться на таком факультете (разрешалось только на юридическом). Затем меня перевели служить на Кольский полуостров, где я, будучи командиром звена реактивных бомбардировщиков, набрался опыта летать и днём, и ночью в сложных метеорологических условиях, но... не хотел вступать в компартию, тогда как все мои подчинённые были коммунистами. В 1958 году меня за это демобилизовали из ВВС с формулировкой... «по сокращению Вооружённых сил СССР», в которых всеми правдами и неправдами закрепились службисты предпенсионного и пенсионного возраста, которые не в состоянии были выполнять опасные разведывательные полёты вдоль морской границы над Баренцевом морем, но и не желали увольняться. У меня же до полной выслуги не хватило 2-х лет (набралось всего 23 года), и потому мне определили 30% пенсии — 66 рублей в месяц. Тем не менее статут «ветерана» Советской Армии, начавшего служить ещё в войну, на меня при постановке на учёт в военкомате распространялся, т.к. я имел награды «За Победу над Германией» и «За боевые заслуги». Всеми юбилейными медалями как ветеран Советской Армии я награждался, а также получил и удостоверение «Участник боевых действий» во время Великой Отечественной войны. «Гос.опасность», всю жизнь преследовавшая меня за инакомыслие, хоть в это не вмешивалась.
Выбрав себе место жительства на исторической Родине матери, я прибыл в Украину, в город Днепропетровск, и начал свою жизнь с нуля. Поступил на вечернее отделение филологического факультета университета. Устроиться на работу гражданским лётчиком я не мог: из таких, как я, образовалась в отделе кадров ГВФ очередь на 10 лет вперёд. Пришлось подрабатывать и грузчиком в речном порту, и статейками в редакциях местных газет. В общем, натерпелся (о семейной жизни умолчу, она у меня не задалась, как и у отца, незаметно разлюбившего мою мать, оставшуюся малограмотной, а потому неинтересной для него, хотя талант писательский мне достался от неё, а не от отца. Мама написала для меня свои воспоминания, каракулями, но ясным стилем и с яркими художественными деталями).
В 1967 году мои родители переехали жить в Новомосковск, рядом с Днепропетровском, купив полдомика на берегу Самары, чтобы быть поближе ко мне. К тому времени я закончил университет, девять лет проработал редактором русской прозы в книжном издательстве, выпустил свою первую книгу «Лётчики», исковерканную цензурой, и успел получить на киностудии им. Довженко 2-ю премию (1-ю студия не присвоила никому) за лучший киносценарий, присланный по условиям конкурса без указания фамилий, под кодовым девизом. Я уже тогда попал под «негласный надзор» КГБ СССР за инакомыслие, которого не скрывал, не подозревая, что окружен «стукачами». И фильм по моему киносценарию «Курс философии» студия не стала снимать, узнав, что я «поднадзорный антисоветчик».
На премиальные деньги я купил себе большой катер с мотором. Мать и отец стали ездить на нём по красавице Самаре. Я приезжал к ним в гости на выходные, прятал в их доме рукописи задуманного мною цикла романов о моём поколении «Рабы-добровольцы» (первая книга «Взлётная полоса» была уже готова). Казалось, всё утихло, как-то утряслось, жить можно, и вдруг через три года умирает мама от неизлечимой болезни. Это случилось 26 февраля 1970 года, а в конце июля меня вызвали на длительный допрос в КГБ. Правда, не арестовали, как я предполагал, а взяли с меня только подписку (ниже расскажу о ней) и отпустили. Естественно, что на другой день я поехал к отцу, т.к. работал уже не в книжном издательстве (откуда меня уволили по «сокращению штата», а на самом деле под давлением КГБ) и мог отпроситься у своего нового начальника-друга в любое время.
С отцом у меня произошёл второй серьёзнейший разговор о жизни, похожий опять на подведение итогов.
— Ну, ты понял теперь, что такое жизнь и как выбирать себе дорогу в ней? — спросил он меня
— Понял, отец. И хочу тебе кое-что рассказать об этом. Ведь ты не всё о моей жизни знаешь.
— Давай, послушаю, чего я не знаю. Эх, не дожила твоя мать. — Он вздохнул и налил в рюмки.
— Ты только не пугайся, папа... Я уже много лет нахожусь под негласным надзором КГБ из-за своих рукописей.
— Так ведь их же у тебя не печатают! — удивился, было, отец. Но тут же всё понял и разволновался: — Делают обыски, что ли?
— Нет, сейчас не тридцать седьмой год. Рукописи переснимают в издательствах, куда я их пересылал. Ну, а позавчера вот меня вызвали в КГБ на допрос.
— За что, сынок? — погас отец.
— За мысли о «чехословацкой весне». За то, что ездил к Солженицыну в Рязань осенью шестьдесят седьмого.
— А почему же нам ничего не сказал? Ведь мы уже были здесь!..
— Ну, кто ничего не знает, с того и спроса нет, — улыбнулся я, чтобы хоть как-то успокоить отца. — Да и меня отпустили. Только подписку взяли, что не буду нарушать статью закона об оскорблениях Советской власти.
— Что-о?! Уже и закон такой есть?!.
— Оказывается, есть — негласный. У нас ведь всё негласное. — И рассказал ему, как я судился с Советской властью, когда меня уволили с должности редактора (в издательстве я официально считался самым профессиональным редактором) по... «сокращению штата». Издательство представлял адвокат с символической фамилией — Торгов. На суде он простодушно объяснил: «Директор вынужден был сократить истца Сотникова, так как он среди редакторов единственный беспартийный.» Такая постановка вопроса вызвала во мне бурю протеста. И я это высказал, когда суд предоставил мне слово: «Получается, что меня уволили не по сокращению штатов, а по идеологии, не терпящей инакомыслия. Кстати, на другой день после моего сокращения, на моё место был принят новый сотрудник. А судя по заявлению защитника морг-сизма Торгова, советские граждане не равны перед Законом и, вопреки партийному лозунгу, народ и партия у нас — НЕ едины!». Суд за эти высказывания лишил меня слова. И семь месяцев после этого я был безработным: звонки начальства опережали моё трудоустройство.
— Ну, ладно, — расстроился отец, — давай тогда обо всём по порядку... С чего это всё началось...
— Наверное, со стукачей. Теперь ведь вся страна прилипает по ночам к радиоголосам из-за бугра. А потом люди обмениваются услышанными новостями о том, что у нас происходит на самом деле.
— Ты... тоже делился?
— Нет, я у них на особом счету: ездил к Солженицыну, могу пожаловаться ему, а он известен всему свету и тоже может кому-то сообщить обо мне. Я не стал рассказывать отцу о том, что попросил у Солженицына копию его «Письма к съезду», которое передавали по ночам из-за «бугра», и он его мне дал. В нём была фраза, обращённая к правительству: «Протрите циферблаты ваших часов, они отстали у вас от века!», которая прозвучала для меня из мрака ночи как призыв к борьбе с мракобесием. У себя дома я размножил это письмо и распространял его по вечерам в пригородных электричках, оставляя на лавках, где сидел, и переходя в следующий вагон. Пишущую машинку пришлось утопить потом в Днепре.
— Ох, не нравится мне всё это, сынок!
— Вот подполковник Евгений Александрович у меня и выпытывал: зачем ездил, о чём говорили, чем недоволен?
— Ну и чем же?
— Да всё тем же: почему меня лишают конституционного права печататься?
— А ведь я, Боря, тебя предупреждал! Помнишь?..
— Помню. А как думаешь ты: почему нас лишили всех прав, и мы это вынуждены терпеть?
— Думаю, потому лишили, что Ленин уничтожил в России казачества и выгнал из страны всю русскую интеллигенцию. Казаки перестали быть рабами, как только получили оружие и возможность постоять за себя и за народ. А интеллигенция заступалась за народ в печати: какие книги выходили, статьи! Было Общественное Мнение. А не стало казачеств, Общественного Мнения, Сталин озверел, как ты знаешь, и дошёл до «культа личности». Но это мягко сказано про него: это палач из палачей и сволочь по характеру! Токо вот и Хрущев, и Брежнев — такие же палачи, но признаваться в этом — как и вся эта бл…ская партия — не хотят!
Я рассмеялся:
— Пап. А чего же ты хочешь от меня?
— Прости, сынок. Просто я боюсь за тебя.
— Значит, пусть чужой дядя отстаивает наши права?
— Да я не к тому. Ну что можно сделать словами. Только себя погубить, вот и всё.
— Поэт Гумилёв был другого мнения: «Словом останавливали Солнце, — писал он. — Словом разрушали города». А песня: «Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов!»
— Да, это-то мы пели «весь мир разрушим до основанья, а затем...» Разрушили, до основания. А «затем» — поставили над собой Ленина, Сталина. Теперь вот Брежнев приказал раздавить Чехословакию.
Крыть было нечем, я согласился:
— Да, обидно, конечно. «Марсельезу» французы тоже пели красиво и мощно, однако провалилось дело и у них. Вожди не поделили власть в Парижской коммуне.
— Они её никогда не поделят. И вообще, нельзя отменять частную собственность — вот в чём главная ошибка. А революции — это всегда гражданская война и разруха.
— Да знаю я и об этом. Но установление демократии всё-таки возможно. Без революций.
— Как?!. — отец стал раздражаться.
— Книгами! Печатным Словом! — с обидой заявил я. — Воспитанием уважения к людям.
— Так с тебя же взяли подписку не трогать Советскую власть. Им нужны щедрины и гоголи, но... такие, чтобы их не трогали. Ладно, оставим это, — вздохнул отец. — Расскажи подробнее про допрос...
— Да что тут рассказывать, — вздохнул и я. — Правда, есть один момент. Подполковник, который меня допрашивал, дал мне прочесть «закрытую» рецензию на мою рукопись «Взлётной полосы». Рецензент Н.Симанов, московский майор КГБ, кандидат исторических наук, сначала хорошо отозвался о моём языке и литературном мастерстве, но вывод сделал циничный (они себя не обманывают): «Несмотря на перечисленные достоинства рукописи — хороший язык и остросюжетность — рекомендовать роман Б. Сотникова к изданию нельзя. Автор настолько искренен в своих идейных заблуждениях, что читатель будет верить во всё, что напечатано, от корки до корки». Понял?
— Чего же тут не понять? Автор пишет честную книгу, но честность читателю не нужна!
— Не читателю, — возразил я, — а Советской власти. Не хочу я рассказывать тебе остальных подробностей. Ещё, правда, один момент. «Недреманое Око» КГБ сказало мне на прощанье, что надеется на то, что я при жизни увижу свои произведения напечатанными.
— Ну, если так, значит, не арестуют, — успокоился отец. — А о чём же был разговор с Солженицыным?
— О, папа, это длинная тема.
— Ну, а как он тебе?
— Очень закрытый. Сдержанный.
— А к тебе как отнёсся?
— Я ему, кажется, понравился своей открытостью и, наверное, идейностью. Почитал несколько страниц моей рукописи. Написал записку в «Новый мир» Борисовой, чтобы отнеслась внимательно.
— И всё?
— А что ещё? Отвёз рукопись в Москву, познакомился там ещё кое с кем и вернулся. Теперь рукописи хранятся у тебя.
 

 

4

В 1975 году отец умер от фронтовой раны в правое лёгкое — на рентгеновском снимке хорошо была видна точка ранения, от которой пошли метастазы. Хорошо помню и мой последний разговор с ним перед тем, как он лёг в больницу. По телевидению показывали какое-то кино о войне. Он выключил телевизор — не любил их смотреть — и сказал:
— Сколько вранья, сынок, о войне. И в кинофильмах, и в книгах даже хороших писателей, не видавших войны. А пишут... Вот и ты пишешь. Но разве...
— Я пишу, отец, не о войне, — перебил я.
— А почему же не показываешь мне?
— Чтобы не расстраивать тебя.
— Чем?
— Нашим государственным устройством, двуличием властей и их цинизмом. Они же никогда не служили народу! Скрыли от нас даже план бывшего директора ЦРУ США Алена Даллеса, который умер вскоре после «Пражской весны».
— Что за план?
— Как разрушить Советский Союз без вторжения в него оружием.
— А ты откуда знаешь об этом плане?
— Его передавали ночью по радио чехи. Оказывается, он был написан Даллесом ещё в сорок пятом, когда заканчивалась война. Даллес был тогда ещё рядовым сенатором и прочёл его на каком-то секретном заседании. Сейчас эту речь американцы рассекретили, и чехи передали её для нас на русском языке.
— Ну и что этот Даллес предлагал?
— Если коротко, то — как задавить у нас честных писателей.
— Не понял...
А я вспомнил, глядя на отца, как мне сводило челюсти, когда я слушал этот «План». Его записал на магнитофон Эдик Литвиненко, мой хороший знакомый по работе, и дал мне перепечатанный экземпляр (по секрету, разумеется). Отец не знал, что эти листы хранятся в тайнике его дома. Я достал их и дал ему прочесть.
«План Даллеса».
«...Окончится война, всё как-то утрясётся, устроится. И мы — бросим всё, что имеем... всё золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачение людей.
Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдём своих единомышленников... своих союзников и помощников в самой России.
Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательно необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства мы, например, постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьём у них охоту заниматься изображением, исследованием, что ли, тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино — все будут изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства — словом, всякой безнравственности. В управлении государством — мы создадим хаос и неразбериху...
Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита — будут возводиться в добродетель. Честность и порядочность — будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого... Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и морфинизм, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов — всё это мы будем ловко и незаметно культивировать, всё это расцветёт махровым цветом.
И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит... Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдём способ их оболгать и объявить отбросами общества...»
— Да, ты прав, сынок, этот план был действительно против таких, как ты. И выполнили его наши сволочи из КГБ! Давай выпьем! Недавно мы с тобой похоронили твою маму, а сегодня мы похоронили, похоже, надежду на справедливость: не было её у нас никогда, и не будет! — На глазах у него навернулись слёзы.
Хотелось чем-то утешить и возразить — вон, мол, и в КГБ есть честные люди, и на войне были справедливые командиры. Но не повернулся язык: разве это утешение, что и хорошие люди есть? Они и во все времена были. А у власти всегда почему-то мерзавцы.
Похоронив отца, я понял, надо продолжать писать в свой тайник, но и делать попытки хоть что-либо издавать. Взял, да и написал письмо Брежневу в защиту прав писателей, возмущаясь тем, что у нас всё ещё существует цензура печати, в то время как во всём остальном демократическом мире её давно уже нет. Короче, надоело ощущать себя покорным бараном. Устал! Да и хотелось подать пример другим писателям: хватит молчать и терпеть! Поэтому послал копии этого обращения Константину Симонову, Владимиру Тендрякову и Василию Быкову. Но откликнулся только Быков, коротеньким письмом. Зато потом он назвал свою новую повесть, напечатанную в «Новом мире», «Сотников», дав мою фамилию главному герою. Я поблагодарил его письмом за оказанную мне честь. А вскоре из Кремля пришло разрешение напечатать мой роман «Две жизни». Но опять цензура «поработала» — вычеркнула 104 страницы текста, и роман превратился в повесть, выйдя в свет в 1982 году. Я получил право вступить в члены Союза Писателей Украины, и днепропетровское отделение этого союза меня приняло. Но в Киеве на моё заявление не отреагировали: видимо, КГБ запретил утвердить мой приём. А ведь СП — это общественная организация, не государственная. Так и лежит моё «Дело» в Киеве неутверждённым вот уже 23 года — рекорд! Вот только чего? Националистической неприязни? Или тайного давления госбезопасности, от которой пострадало в СССР столько писателей, начиная с заслуженного фронтовика, лауреата Сталинской премии за повесть «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова, у которого КГБ забрал все рукописи (а это для писателя самый сильный удар), и он вынужден был сбежать во Францию? Сбежали последствие и многие другие таланты, а кто не успел, попали в «психушки». Такова была «демократия». И если сейчас у нас в Украине люди вспоминают с искренней тоской в глазах бесплатное лечение и образование в СССР, сносную жизнь в экономическом отношении при Хрущёве и Брежневе (про «психушки» мало кто знал, а бессудных расстрелов уже не было) и говорят: «При Советской власти нам жилось лучше», то это означает лишь грибоедовское из «Горя от ума»: «И злая тварь мила пред тварью вдвое злейшей». Вот какова теперь «де-мократия»!
Откуда было мне знать тогда, что знаменитый «План Даллеса», ставивший своей целью разрушение Советского Союза изнутри, будет полностью завершён в 1991 году, и не кагебистами, а главарями КПСС. Народ радовался: отменена цензура, Свобода! Но для меня был какой-то горький привкус во всём происходящем: в Украине сразу расцвёл национализм с ненавистью к простым русским людям. Да и понимал я, что русский Ельцин, украинец Кравчук и белорус Шушкевич сговаривались в Беловежской Пуще об отделении своих республик от СССР не ради того, чтобы осчастливить свои народы, а в первую очередь ради получения личной власти. А это было похожим на действия Ленина в 1917 году, который тоже не думал о последствиях для народов. И это настораживало, хотя я с радостью понёс в частное издательство свою рукопись «Запретные повести», ещё не представляя, что повесть «Неделя Хозяина» будет особенно неприятной для нового хозяина страны и его окружения (вчерашних коммунистов). Она сразу наводила читателей на мысль: «Если бывший секретарь обкома, командовавший всего лишь одной областью, смог за неделю натворить столько властных мерзостей, то что может натворить Президент за 4 года единоличной власти над всей Украиной?..» Вредная книга для новых правителей: содержит прямой намёк на то, что нельзя было вводить в государстве президентское правление вместо коллегиальной власти Верховного Совета.
Я стал подозревать, что нахожусь у новой госбезопасности под колпаком, и меня не будут печатать и при этой власти. К тому же, все государственные книжные издательства как-то сверхбыстро превратились в частные лавочки, печатающие книги авторов за их счёт малыми тиражами и обогащающиеся, т.к. не выплачивают никаких гонораров (продажа книг их уже не заботит), а заодно лишают этим народ Общественного Мнения, которое могли бы создать писатели. Крохотными тиражами в 300-500 экземпляров его не создашь. Издавать свои рукописи в Украине стало негде. Я послал несколько повестей в русский журнал «Грани», издаваемый в Германии, заказной бандеролью по нашей почте официально. И что же? До Франкфурта-на-Майне бандероли дошли, но... без содержимого, то есть без моих повестей. Германская почта выплатила мне за «пропажу» мелкую неустойку в рублях.
Решил послать не почтою, а из рук в руки через знакомую, поехавшую в Москву, огромную рукопись сборника повестей «Бесстыжая любовь». На эту рукопись у меня уже был заключён договор с директором частного издательства «Южная Пальмира», который издавал мою книгу «Запретные повести». Прочитав мой новый сборник, состоящий из 9 повестей «Соблазн», «Мираж», «Бесстыжая», «Холостяк», «Грешница», «Измена», «Расплата», «Любовница» и «Бордель», директор «Пальмиры» ахнул: «Да на этом же сборнике можно заработать кучу денег! Я разошлю аннотацию и в бывшие советские республики, чтобы собрать огромный тираж — русский язык там ещё не забыли». И сочинил для рассыла следующий текст: «Бесстыжая любовь» — книга не только об интимных отношениях, выходящих за рамки общепринятого, но и о социальных причинах любовного «греха». При ханжеской общественной морали, разделявшей любовь и секс на две различные части, и при низком жизненном уровне народа, брошенного властями на произвол судьбы, психология людей насильно калечилась и приводила их к таким личным драмам, из которых трагически сложилась и судьба СССР.
Рассчитано на массового читателя». 1995 г.
Увы! Разослать эту аннотацию он не успел. Частный банк, в который он вложил свои капиталы под высокие проценты, объявил себя банкротом и... исчез.
Моя знакомая вручила рукопись в Москве бывшему днепропетровскому писателю В. Головачёву, тесно связанному с издательством «ЭКСМО», главным редактором которого работал тогда некий Сопиков, являющийся родным братом жены Головачёва. «Бесстыжую любовь», уже отредактированную и набранную на компьютере, эта публика не вернула мне, солгав по телефону, что отправила её назад в Днепропетровск в адрес этой знакомой. Она, разумеется, ничего не получала. Но так как Головачёв — член Союза Писателей России, я пробовал защитить свои права через Союз Писателей Международного сообщества, членом которого я стал.
К сожалению, этот союз мне ничем не помог. А его зампредседателя В. Сорокин, официально обещавший мне оказать содействие в напечатании моих рукописей, повторил «опыт» Сопикова, о котором я ему подробно рассказал в сопроводительном письме к бандероли с двумя рукописями — «Бордель» и «Личная жизнь Сталина» (4-х серийный киносценарий). В. Сорокин целый год отрицал получение этой бандероли, в которой я послал ему с дарственной надписью и свою книгу «Запретные повести». Он выдал себя случайной фразой в телефонном разговоре, из которой было ясно, что книгу он прочитал (это не получив-то бандероли?!). Ничего ему не сказав, я написал заявление в Московский Уголовный розыск, послав туда все копии накопившихся в результате годовой волокиты квитанций, уведомлений и прочее. И... Сорокин почти тут же возвратил мне обе мои рукописи (неполученные, но... оказывается, даже «обсуждаемые» на художественном совете и якобы отклонённые) и сопроводил их хамским письмом, подписанным какой-то «шестёркой». Гавкнул из-под воротни чужим голосом. Я ответил телеграммой, понятной только ему, что, если буду жив, «выстрел» оставляю за собою.
Каков же можно сделать вывод мне, ветерану-воину и писателю-Гражданину? Напечатать свои произведения на русском языке невозможно мне ни в Украине, ни в дальнем зарубежье, ни в России, если уж в самом писательском Центре сидит сорока, любящая чужие блестящие вещицы и перехватывающая мои письма-жалобы мифическому для меня Председателю, до которого я не могу дотянуться, живя в Днепропетровске.
Моё «пламенное» выступление по областному нашему телевидению в 2001 году, в котором я попытался озвучить, какие произведения я написал, но не имею возможности что-либо издать, не было услышано, т.к. его показали телезрителям днём, в рабочее время, когда телевизор мало кто смотрит.
Жизнь показала вскоре, что бедлам, начавшийся при Кравчуке, это лишь цветочки единоличной власти. Горькие ягоды беспредела созрели при следующем Президенте. Чтобы не затягивать рассказа о жизни народа в «капиталистическо-джунглевой рыночной экономике», приведу лишь несколько страничек из моей недавней статьи «Откуда идём, к чему пришли и что надо делать», написанной мною для киевской многостраничной газеты «2000», главным редактором которой и директором является С.А. Кичигов. Редакция отказалась её печатать, хотя 9 мая я написал Кичигову такое письмо:
«Посылаю Вам, на мой взгляд, программную статью, которая сейчас необходима Вашим читателям в связи с креном в мелкотемье, наметившимся в прессе после утихших политических страстей в нашей общественной жизни. Она может вызвать новые статьи подобного рода у других писателей. Поэтому советую Вам напечатать эту статью, не разбивая её на две-три подачи, а одноразово, так как «Откуда идём» спокойная статья лишь по форме, а подтекст у неё взрывной. Но взрыв, растянутый во времени, не достигает эффекта неожиданности. Я думаю, общественность заждалась таких раздумий...
...Прошу Вас не тянуть с напечатанием статьи, т.к. в России скоро додумаются (это уже висит в воздухе) и до Исторического Суда над Лениным, и до замаскированного Сталиным фашизма, и опередят нас. А сейчас статью начнут перепечатывать и за границей. Это не только моё мнение: так же думают и мои друзья-писатели, которым я давал её читать.»
Ответ на это письмо был скорым и странным: без подписи, без штампа редакции и даже без даты:
«Уважаемый Борис Иванович! Большое спасибо за внимание к нашей газете.
К сожалению, Ваш материал не подошёл для публикации. Но не огорчайтесь, может, в дальнейшем Вам повезёт.
Редакция газеты «2000» желает Вам творческих успехов».
Мой «материал» был таким. Описав, что представлял собою Советский Союз Ленина, Сталина, Брежнева, Горбачёва (по образному определению украинского поэта Владимира Сиренко государство несвободы — это «Аквариум»: вокруг него свобода, а внутри — Свободы нет), то есть, показав «Откуда идём», развалив СССР, я рассказал, «К чему пришли» мы в Украине и «Что надо делать». Привожу отрывки из этого «материала» о расцвете «махрового национализма» в годы правления президента Л. Кучмы. Там я тоже цитировал «План Даллеса», после чего написал следующее:
«И я, а затем и Владимир Сиренко, оказались в «беспомощном положении» до 1991 года, когда Советский Союз был развален руками недальновидных заговорщиков «Беловежской Пущи». Ради личной выгоды эти люди, ставшие президентами с необъятной властью, разрушили не только КПСС (туда ей и дорога!), но и общую экономику всех республик, ввергнув в нищету и хаос бесправия 250 млн. граждан, однако сохранив в своих независимых республиках аквариумы власти. Не выдержав бессмысленности жизни, из украинского «Аквариума» выбросилась на асфальт с высокого этажа украинская поэтесса Наталка Никулина. А другой поэт А. Зайвый увидел причину личных невзгод в том, что он «всю жизнь вёз на своём горбу «старшего брата». Получилась черная неправда и несправедливость по отношению к русскому народу, который не имел никаких привилегий, зарабатывал наравне с другими народами и питался хамсой и капустой. Осетров ели кремлёвские члены ЦК и Политбюро.
Через несколько лет Владимир Сиренко, пробывший год в астраханской ссылке и исключённый из партии за свой «Аквариум», напишет другое стихотворение, уже на украинском языке, «Я — украинский националист», и будет за это сразу же принят в Союз Писателей Украины. А новый начальник областной культуры в Днепропетровске вопросит у русского актёра украинского драмтеатра: «Чому це ви розмовляєте ворожою мовою?» Во Львове националисты устроят погром в «русском» книжном магазине. А половина депутатов Верховного Совета в Киеве будет призывать к войне с Россией из-за событий вокруг песчаной косы в Керченском проливе. То есть, фашистский режим, порождённый в Кремле Лениным, Сталиным и продолженный Брежневым с его «психушками» для инакомыслящих, вызвал такую ненависть у всех, что стал ассоциироваться с понятием «старшего брата», от которого-де идёт весь этот «красный террор». Но этого не хочет понимать в Москве доктор исторических наук Г.Зюганов, продолжающий сытым басом прославлять «величие товарища Сталина» на митингах российских коммунистов. Сталин для всех народов бывшего СССР — это тиран и палач, а для него — великий вождь и товарищ. Не удивительно, что украинцы откликаются на это возмущением: «От, клятi москалi! Знов їм Сталiна забажалось! Шоб новий голодомор нам створив!» И ненависть ко всему русскому усиливается, а призывы Зюганова к восстановлению «авторитета Сталина» как-то само собою воспринимаются у нас, как призыв к возврату в сталинизм, и это провоцирует вспышки национализма.
Руководители Союза Писателей Украины, тоже образованные люди, а не какие-то «хамо-запиенсы», «не заметили» нарушения прав, присуждая Государственную премию Украины только книгам на украинском языке. Дошло и до откровенной низости, когда о моей книге «Запретные повести», выдвинутой обществом узников совести на соискание этой премии в 1994 году, Союз писателей Украины даже не обмолвился в своей газете, ни о чем она, ни о том, что представлена на соискание. Если бы книга была слабой в литературном отношении и не интересной, я полагаю, аннотация в газете была бы. Но комиссия по премиям поняла, что такой острой и смелой книги в Украине за всю историю советской власти не было, и поступила как мелочная завистница: умолчала, сыграв на руку мечтам Даллеса. И я вновь, словно запертый в «психушке», живу в полной изоляции от общественности, выпрашивая не сокращать даже эту статью, чтобы не лишать и народ нужных ему сейчас мыслей, не говоря уже о моих книгах, написанных для осознания смысла человеческой жизни: куда идти и зачем?
А почему бы Союзу Писателей Украины не подумать: что произойдёт, если другие поэты начнут по примеру В. Сиренко кричать: «Я — русский националист», «Я — татарский» и т.д.? Сегодняшние события в Крыму уже, кстати, показывают, к чему ведут недальновидная националистическая политика и её вдохновители, «не видящие, не замечающие» «чужих обид». И если такое непризнание прав соседей будет продолжаться и дальше, когда Севастополь передадут в аренду новому Даллесу из США, а все поймут, где истинные не только друзья, но и братья, и кто приехал разжигать в Крыму гражданскую войну, которая перекинется с полуострова и на другие берега, то будет уже поздно тушить Большой пожар. Лучше сегодня разоблачить тех, кто подкидывает идейный порох под национальные чувства. К счастью, и союзов писателей у нас прибавилось, оправдывая поговорку «нет добра без худа». «Национальный» же союз писателей (у нас всё стало не украинским, а «национальным»: и радио, и футбол с неграми-футболистами, и культура, и т.д.) вместо осуждения идейных «заблуждений» националистов сам всегда придерживался жёсткой позиции по отношению к «москалям», и это вызывает изумление. Если в объединении культур двух братских народов не понимают пользы писатели, то что же говорить о простых людях.
Коль уж зашёл разговор о национальных чувствах, хочу обратиться к общественности с личным вопросом. Как жить дальше честным писателям, любящим Украину и её народы, но... говорящим на русском языке, потому что родились вдали от родины, как я вот, в Киргизии? Вырос там, служил много лет в Советской Армии и вернулся на историческую родину матери. Мы не умеем думать и чувствовать по-украински. Так сложились обстоятельства. Я не смогу написать по-украински с таким чувством, как Шевченко: «думи мої, думи мої, лихо менi з вами» или «вiд молдаванина до фiна все мовчить, бо благоденствує». Другой менталитет. Но это же нельзя ставить писателю в вину. Ведь и Тарас Григорьевич, создавший 9 повестей на русском языке, живя в России, написал их хуже, чем написал бы на родном языке. Зачем же из-за этого продолжать затыкать мне рот? Я же всю свою жизнь прожил в угнетении: то под надзором КГБ СССР, то, как теперь, в негласном неравноправии. Получается, что я родился не там, где нужно, думал не так, как нужно, а теперь говорю и пишу не на том языке, на каком нужно власти. Где же хоть капля справедливости? Не пора ли чётко разъяснить народам Украины, что национализм и патриотизм — понятия не идентичные. Патриотизм — это любовь ко всему родному и гордость за отечественные достижения в науке, искусствах и т.д. А национализм — это в первую очередь зависть, переходящая в ненависть, к удачам соседей и только потом показная любовь к «своим», выдаваемая за патриотизм. Там, где нет ясной логики, царит неправда. Советую вдуматься в это. Самая страшная и разрушительная Сила на Земле, которую всегда используют властители, это национальные чувства, разжигание националистических страстей. А затем, опираясь на постулат «народ, а не вожди, творец истории», властители сваливают свою вину на народ. История — дело рук вождей, у которых есть деньги и власть.
Деньги — другая страшная Сила на Земле. Власть денег известна каждому. На деньги можно подкупить чиновников, нанять убийц, найти предателей, скупить по дешёвке то, что добыто тяжким трудом народа. Цинизм Власти Денег не знает пределов, а это несправедливость номер один, доходящая часто до бессмыслицы. Ведь если объединить все народы Земли в единое общество землян с общей Конституцией и законами, танки и атомные бомбы станут не нужны.
Третья, и тоже очень страшная Сила — это Власть одного человека, точнее его Характера, над всем государством, над миллионами людей. Так как известно, что власть развращает человека, а абсолютная власть развращает абсолютно. Недаром народная мудрость гласит: «Каков характер, такова и судьба». А если человек, характер у которого опережает в поступках ум, становится правителем, то судьба народа печальна. Поссорится, как Николай Второй, со своим германским дядей Вильгельмом из-за ерунды, и начнётся мировая война после выстрела в Сараеве, мнения по которому у Николая и Вильгельма разошлись. Только дедушка Николая Второго Христиан Девятый (и его жена «Тёща Европы») — пример положительного правления государством. Других таких История не знает.
Вот так, с тех пор, и правит у нас народами «ленинская винтовка»: его «дело» насилия. И сейчас жизнь в новых Республиках-«аквариумах» продолжается в том же духе. Почему-то не оказалось «иного пути». Да и Ленин всё ещё лежит в почётном месте, рядом с лучшими храмами православия, гонителем которых он был.
Наверное, мы очумели от извечного насилия во всём, рождаясь из поколения в поколение с генами покорности судьбе. А потом нас усмиряла собственная жизнь, к концу которой мы уже стали не гражданами, с которыми властям нужно считаться, а их рабами. «Немытая Россия, страна рабов, страна господ» писал Лермонтов, словно знал наперёд, что я буду «немытым» в буквальном смысле (нам отключают тёплую воду на всё лето, зимой её изредка дают по выходным. Мыться и ходить в чистом могут немцы, французы, которых побеждали наши предки), а рабом — от жестокости властей, которые перестали считаться с моим поколением, «состарившимся в бездействии», как писал всё тот же молодой мудрец Лермонтов, стал я, живущий в тюремно-лагерном режиме. И я предлагаю вопросы для проведения всенародного референдума Украины, чтобы хоть раз узнать, как народ хочет жить. А уж совершать правительству поступки надо после того, как выяснится мнение народа. Если этот метод привьётся в нашем государстве, я буду рад. Отвечать на эти вопросы следует кратко: «да» или «нет». И путь в жизнь будет выбран всеми. Мы — народ, тянущийся к коллективизму, такова психология славян: «дружина», «вече», «соборность».
Вопросы:
1. Следует ли заменить институт президентства институтом Государственного Совета во главе с председателем, контролируемым советом?
2. Принесёт ли кому-нибудь вред придание русскому языку статуса 2-го государственного?
3. Согласны ли Вы с тем, чтобы правительства Украины и России заключили новый союз о вечной дружбе наших братских государств?
4. Нужно ли передавать Севастопольскую крепость в аренду США?
5. Нужна ли татарская автономия в Крыму?
6. Нужна ли прозрачная статистика по всем нашим жизненно-важным вопросам, обнародуемая в СМИ каждые полгода?
7. Нужно ли оглашать результаты работы Государственных контролей за действиями членов правительства?
8. Следует ли Верховному Совету Украины требовать от правительства США передачи Украине её гражданина П.И. Лазаренка для открытой дачи показаний по предъявленным ему обвинениям генеральной прокуратурой Украины?
9. Следует ли Верховному Совету Украины обратиться к Верховному суду России с просьбой провести Исторический суд над Лениным, Троцким и Сталиным?
10. Следует ли правительству Украины опубликовать в нашей печати Конституцию Швеции, Швейцарии и Финляндии?
11. Следует ли создать в Украине областные Комитеты по защите прав трудящихся и Государственный Комитет по выработке и обнародованию Общественного Мнения по всем важным событиям, происходящим в нашем государстве?
12. Нужно ли создать государственный фонд помощи для малообеспеченных слоёв населения, нуждающихся в неотложной, но дорогостоящей медицинской операции?
13. Следует ли правительству Украины обратиться в ООН с просьбой принять Закон о смертной казни террористам и привлечении к уголовной ответственности родственников террориста, знающих о его местонахождении и замыслах, но не предупредивших об этом полицию?
14. Нужен ли в Украине закон, запрещающий показывать по телевидению убийства, насилие, натуралистические жестокости?
15. Нужно ли издать Закон в Украине, запрещающий подхалимаж в средствах информации в адрес «вождей», развращающий их характер, что приводит к тяжким последствиям для народа?

Как писатель, проживший трудную судьбу и занимавшийся работой над историческими материалами о преступлениях вождей Советской власти, хочу дать несколько советов новому поколению о том, с чего надо начинать изменение жизни к лучшему:
— во-первых, следует избавиться раз и навсегда от власти одного человека над миллионами людей, заменив институт президентства институтом Государственного Совета из избранников лучших профессионалов страны в области экономики, финансов, юстиции, истории, политологии, социологии, которые изберут себе Председателя, подчинённого им по Конституции. Он и будет считаться главой государства.
В рукописи романа «Покушение на лже-аксиомы» я подробно рассматриваю вопрос о подхалимаже на государственном уровне. Этот вопрос лишь при поверхностном рассмотрении кажется незначительным. Однако, если вникнуть, то подхалимы — опаснее убийц и воров. А против них нет даже Закона, запрещающего восхвалять и этим развращать вождей. Ведь политическая лесть — это всегда ложь. Хорошо известно, что Киров, Микоян, Хрущев и другие (неважно, из каких побуждений) так захваливали Сталина, что стыдно было читать газеты. Пусть бы это делали в коридоре, на ухо, а не по радио. А Сталин при этом ни разу никого не остановил, творя в лучах ореола, созданного подхалимами, жуткие преступления. Убив лично нескольких человек (в том числе и жену), он заказал убийство Кирова, Орджоникидзе, Ягоды, Ежова, сына Троцкого Льва Седова, самого Троцкого и несть им числа. Ну, а расстрелы по судам Вышинского, «друга» и прославите вождя, известны всему миру. Поэтому я предлагаю против государственных подхалимов, использующих в своих целях СМИ, издать в Украине Закон, который позволял бы изгонять их с постов с обнародованием формулировки: «Снят с должности за подхалимаж!» Потомкам Аракчеева не должно быть места возле власти.
— во-вторых, надо избавиться от националистических настроений в государстве с «титульной» нацией во главе (только объединение народов в интернациональный союз, а не разъединение по национальным признакам, может создать нормальную жизнь для всех граждан в государстве);
— в-третьих, надо безотлагательно создать Статистическое Бюро при Государственном Контроле. Статистика, как и реклама, — самый лучший, самый прозрачный и самый беспристрастный критик, обнажающий как пороки государственной системы, так и показывающий сферы жизни, в которые необходимо немедленное вмешательство.
На мой взгляд, статистика должна охватывать следующие вопросы (а компетентные читатели могут дополнить меня письмами):
ежегодное количество населения в Украине и сколько из этого числа пенсионеров, инвалидов, больных СПИДом, туберкулёзом, венерическими заболеваниями (с указанием городов, где особое неблагополучие), сколько у нас женщин, мужчин, детей; затем, сколько работающих людей (с указанием, сколько на одного работающего приходится неработающих); статистика по зарплатам: оклады членов правительства, депутатов Верховного Совета и городских советов, средняя зарплата госслужащего, рабочего, учителя, врача, шахтёра, сталевара, пенсия пенсионера; статистика по смертности (от болезней, по старости, по катастрофам, убийствам и самоубийствам, детская смертность); статистика по нехватке больниц, школ-интернатов, домов для престарелых, детским садам и яслям; сколько в полициях на учёте бездомных бродяг, детей, животных; сколько в стране безработных; сколько одиноких пенсионеров, у которых нет денег на медицинское обслуживание (это необходимо для создания государственного фонда помощи при городских профсоюзах).
Статистика — это показатель здоровья и благосостояния государства, лучший помощник городских советов и правительства. Чтобы правильно распределить часть государственного бюджета на социальные нужды населения, нужны точные данные статистики. Вот почему эта служба всесторонне и чётко организована в Германии, США и в других «умных» государствах. Может, чтобы не изобретать собственного велосипеда, взять эти примеры? Хватит жить по принципу: «никто никому не нужен», так как этот принцип фактически вынуждает людей к законопослушанию, к невыплатам за коммунальные услуги.
Относительно вопросов 1 и 2, мне думается, нам следовало бы выбрать государственное устройство по шведскому образцу, а на счёт придания статуса «государственного языка» русскому языку для русскоязычного населения пойти по пути Швейцарии. Швеция построила социализм, защищающий права граждан от хищников-миллионеров; Швейцария добилась равноправия наций между немцами, французами и итальянцами, установила 3 государственных языка при населении в 6.5 млн. человек, а у нас этого не имеют 12 млн. русскоязычных граждан. И зависит это от Президента. Стоит ему захотеть, и проблема будет решена. Однако он не считает нужным уравнять нас. А был бы на его месте другой человек, допустим, Пётр Симоненко, «проблемы» этой не было бы вообще. Выходит, дело не в желаниях народа, а в прихотях одного либо другого характера. Но нужны не характеры, а учёт исторического расселения русских людей на территории восточной Украины. Оно происходило не по собственной воле тех русских рабочих, которых везли из России строить шахты и металлургические заводы. Чем же провинились теперь их потомки? Когда-то из Киевской Руси уезжали князья со своими крестьянами на свободные земли, где построили Псков и Новгород, Москву и Владимир. Изменился и язык. Но корни остались всё равно братскими. Перерубать их — необходимости нет. Евросоюз создаётся даже из неродственных народов, и это идёт не во вред, а на пользу всем. Правительство Украины тоже стремится туда, к чужим, а к своим, к России, относится враждебно. Где же логика?
Относительно вопроса 7.
Следует разработать новую систему Государственного Контроля, которого у нас фактически не было, если ворьё могло красть миллиарды долларов и класть их на заграничные счета. Госконтроль обязан публиковать результаты своих проверок и показывать их по телевидению каждые 3 месяца. Каков госбюджет. Как он был распределён (кому сколько, получены ли были эти средства по назначению или попали в воровские руки).
С демократией у нас тоже не всё в порядке.
В чем же дело?..
Прежде, чем ответить на этот вопрос, каждое поколение обязано вспомнить «вечные вопросы», особенно такие, как «Что нужно сделать, чтобы исправить жизнь?» и «Как человеку стать Человеком?». А затем, сравнив своё прошлое с настоящим (к чему пришли и от чего), выбрать первоочередные задачи для улучшения жизни.
На все «вечные вопросы» я как писатель-ветеран ответил рукописями романов, находясь 30 лет (1961-1991гг) под негласным надзором КГБ СССР и 15 лет в фактическом неравноправии, превращённый в независимой Украине в аквариумную рыбку, которая, как писал В. Сиренко «тычется в стекло устало. Там мутный-мутный свет. Вокруг свобода, а Свободы (снова) — нет!». 45 лет непрерывной, бесплатной работы ради нормального будущего новых поколений — это, на мой взгляд, писательский подвиг, достойный хотя бы краткого перечисления (не говоря уже о том, что ни в Советском Союзе, ни в Украине подобных романов по исторической честности не было), чтобы читатели знали, что такие рукописи, набранные на компьютере и отредактированные мною и моей женой, существуют, но... не могут быть изданы правительством, е заинтересованном в этом, так как оно не нуждается в Общественном Мнении, которого в государстве никогда и не было.
Итак, рукописи исторических романов:
Цикл романов «Эстафета власти» («Пролог в безумие», «Отречение Романовых», «Временная демократия», «Плоды интриг»).
Цикл романов «Красный террор» («Преданные отечеством», «Чрезвычайщина», «Взорванные судьбы», «Двуличная власть»).
Цикл романов «Особый режим» («Вождь-пахан», «Враги народа», «Народ-враг», «Конец пути».
Цикл романов «Рабы-добровольцы» о моём поколении, воспитанном на «морг-сизме-ленинизме» («Взлётная полоса», «Слепой полёт» — о слепом стремлении к цели «заре коммунизма, «Обманутое поколение», «Мёртвая петля»).
Эти четыре цикла романов я назвал эпопеей о судьбах четырёх поколений граждан Советского Союза в ХХ столетии «Трагические встречи в море человеческом». Завершает эпопею роман-дискуссия о смысле жизни и бессмысленности революций «Покушение на лже-аксиомы».
Четвёртый цикл «Рабы-добровольцы» — это романы со сквозным главным героем Алексеем Русановым. Они интересны тем, что в судьбе героя отражена судьба миллионов людей, живших ещё недавно под гнетом так называемой Советской власти, которая была властью фашиствующей КПСС, строившей не социализм, а «психушки» для инакомыслящих граждан. Я хорошо помню, как меня, беспартийного, в 1961 году взяли под негласный надзор КГБ СССР. Насилие государственной власти в СССР приобрело настолько безобразные формы, что всюду посыпались анекдоты типа: «Пьяный услышал стихотворение Маяковского «Мы говорим Ленин, подразумеваем — партия, мы говорим партия, подразумеваем = Ленин» и прокомментировал: «Вот так всегда — говорим одно, а подразумеваем другое!» Поэт А.Г. Крылов откликнулся басней, которая пошла гулять по Днепропетровску:
Однажды КГБ пришёл к Эзопу
И хвать его за ... шляпу!
Смысл сей басни ясен:
Писать не надо басен!
Загнанный надзором в «беспомощное положение», не имеющий возможности напечатать ни строчки из своих произведений, я послал письмо Брежневу с претензиями на лишение меня конституционного права. И стена моей литературной тюрьмы была пробита на одну рукопись. На это ушло 20 лет с момента моей первой публикации.
В настоящее время Украина подошла к обещанным реформам и перестройке управления государством во главе с новым президентом и революционно настроенными «оранжевыми», не имея пока ни точных статистических данных о подлинной жизни в стране, ни нового государственного Контроля, и это настораживает. Не превратится ли потом это всё в перестроечную демагогию президента СССР М. Горбачёва, у которого даже из-под носа украли 2 тысячи тонн всенародного золота. Нам стало известно потом лишь то, что из окон кремлёвского дома «выбросились» два высокопоставленных чиновника, много знавших про золото, что удрал в США главный охранник безопасности СССР генерал Бакатин, да сам М. Горбачёв распустил (без созыва съезда) свою КПСС и... сделал свой «окончательный социалистический выбор». А кто выбрал из ГОХРАНа золото, не знает до сих пор даже наш Л. Кравчук, хотя в то время обязан был спросить об этом Горбачёва. Да разве что-нибудь можно узнать из штампов советского «глубокомыслия»?.. «Оно и верно, оно и конечно. Оно не что-либо как, и не как-либо что. А что касательно, то и относительно. А то случится какое дело, вот тебе и пожалуйста.» Диплома-ат!.. Получил Нобелевскую премию за разрешение разобрать Берлинскую Стену на сувениры. Ради афиширования своей демократии он и Сахарова выпустил из горьковской ссылки. Правда, довёл потом старика отключением от микрофона до... Ну да что теперь поделаешь. Запрещал водку пить, виноградники разводить, лишил мужиков последнего утешения в жизни, цены на «подпольную» водку и самогон подпрыгнули до небес. Хотел, как лучше...
Есть у нас давний и горделивый лозунг: «Никто не забыт, ничто не забыто!» Так вот, надо всё помнить и сравнивать. Мы помним, как два дня молчали радио и телевидение СССР об атомной катастрофе в Чернобыле. Нужно было срочно предупредить население опасной зоны: «Спасайтесь!» Но не тут-то было. Люди облучались, а «Полипбюро», застрявшее в «эпохе совести», словно застарелый гнойник, и умолчавшее правду о судьбе Гагарина, продолжало совещаться: что хуже — смерть людей вокруг Чернобыля в течение нескольких лет или всеобщая паника сейчас? Паника показалась страшнее, и вождь начал с успокоительной речи: «Оно и верно, оно и конечно, однако спасать будем в первую очередь станцию». Но личного примера не подал, на вертолёте впереди всех и со знаменем — не полетел. Он человек мыслящий: своя рубашка ближе к телу. На этой глубокой мысли держится большинство умных людей. И уж тем более КПСС — средоточие ума».
 

 

5

Умным оказалось и теневое окружение президента Украины Кучмы: сообразило, что в первую очередь необходимо превратить бОльшую часть депутатов в с в о и х, а не народных слуг, и сделать из них послушное большинство для лоббирования привилегий олигархам. Это было достигнуто благодаря выборам по спискам, утверждаемых Тенью. Затем надо было ликвидировать в стране возможность выступлений в печати с резкими разоблачительными статьями смелым и умным журналистам, т.к. печатное слово не испаряется, а устное быстро забывается. Два-три леденящих душу убийства, и больше не появятся новые газетные смельчаки совать свой нос в тайны власти. Ну а задушить Общественное Мнение, создаваемое умными и талантливыми писателями, ещё проще: превратить, не придавая этому делу огласки, государственные книжные издательства и редакции общественно-политических журналов в беспомощные учреждения, лимитировав им бумагу. Они превратятся в «частные» с малыми тиражами, а потому неспособными создавать какое-либо мнение вообще. Без гонораров писатели превратятся из рупоров Народной Совести в бомжей, просящих милостыню в городских подземных переходах. «Своих» же писак статей, пьес и сценариев — надо щедро поддерживать. Никто так легко и быстро не продаётся, как проститутки, властолюбивые революционеры и пишущая интеллигенция: честолюбивые журналисты и бездарные писатели, умеющие прославлять властителей. Этот постулат-аксиома проверен веками. Вот так мы и жили при Президенте Леониде Даниловиче Кучме, который ни во что не вмешивался. Тоже, вроде бы, мудрость. Но скандальная история, связанная с убийством журналиста Гонгадзе, показала, что Тень, нависшая над государственной властью, настолько обнаглела в своём цинизме, что в стране остро запахло бесцеремонностью фашизма, который уже в открытую превращает народ в рабов, а структуры государственной власти в фикцию. И государство стало похожим на восточное ханство, в котором Тени позволено всё, а хану отведена роль Куклы. Терпеть такое стало невозможно (Общественного Мнения нет: журналисты молчат, писатели тоже), и возник майор Мельниченко со своим протестом, подхваченным депутатом Верховного Совета Александром Морозом. Если даже заявление майора было кем-то ловко сфабриковано, то всё равно оно было необходимо, как воздух, задыхающейся общественности. И общественность взорвала обстановку. Все поняли: стране не нужен больше Кучма, отдавший власть Тени, а из Конституции усвоивший только свои права для удержания под собою кресла. Поняли, что не нужен и сам институт Президентства. Что, если его заменить коллективной властью, которую Тень не сможет превратить в Куклу, и рабство закончится, а денежный водопад, льющийся в теневые карманы, прекратится. Одним словом, поднялась буря, разносящая на весь мир трупный запах издыхающей от гниения государственной системы правления в Украине.
Первой опомнилась, что перегнула палку, Тень, и сразу же применила старый испытанный метод: принялась раскалывать народ национализмом, срочно подыскивая для этого Сильную Личность, одновременно спасая Куклу экспертными комиссиями, приходящими к выводу, что записи на плёнках майора Мельниченко — фальшивка, уговаривая Куклу успокоиться и взять себе в премьер-министры Павла Лазаренко, который создал новую партию «Громада» из патриотов Украины. Это-де человек умный, энергичный и деловой (умеет «заказывать» неугодных ему людей, как было с депутатом Верховного Совета из Донецка). Он спасёт Украину, став её новым президентом.
Кучма, знавший, что говорилось в кулуарах «Громады» о «москалях» и «шо трэба зробыты проты ных», взял к себе П. Лазаренко. Кучму не тревожило, что новый премьер успел скомпрометировать эту партию своими «заработками» в особо крупных размерах (каков поп, таков и приход), но... обеспокоило, что «Сильная Личность» способна сожрать его ещё до выборов. Быстро выбил из-под премьера кресло, и тот исчез из страны. Лазаренко с десятью иностранными паспортами оказался в США, где его... ждали, чтобы засадить на скамью подсудимых. Вот вам и недальновидная Кукла!.. Всех перехитрила. А самое печальное — в стране начался националистический раскол, набирающий мощные обороты. Русскоязычному населению пришлось защищаться и от сокращения «русских» школ, и от негласного ущемления своих гражданских прав, и от исчезновения в радиопередачах песен на русском языке (на английском их зато, сколько чужой душе угодно), у писателей не стало возможности издаваться и т.д. и т.п., вплоть до непоказа по телевидению футбольных матчей России.
В Луганске для защиты прав русскоязычных писателей был создан новый «Союз писателей», вошедший в состав Международного Сообщества Писательских Союзов, находящегося в Москве. В Днепропетровске русскоязычные писатели организовали свой «Союз писателей Приднепровья», который вошел в Луганский союз и в МСПС, куда приняли и меня. Когда начались в Украине мутные волны националистического разъединения, я написал от имени нашего местного СП статью, с которой предложил обратиться к правительству, призывая к единению граждан, но руководство СП отклонило моё предложение, боясь вызвать этим недовольство президента. И события в Украине продолжали развиваться в прежнем направлении разделения народа на «своих» и «чужих». Особенно обострились национальные взаимоотношения во время предвыборной кампании для избрания нового президента.
Я полагаю, что государство в Украине должен возглавлять украинец, в Киргизии — киргиз, в России — русский человек. Это справедливо, так как нельзя ущемлять национальные чувства народа, именем которого называется страна. Остальные ветви власти должны заполняться гражданами всех национальностей в пропорциональном соответствии с их количеством, проживающим в стране. Это тоже справедливо. А государственная политика должна быть непременно интернациональной. К сожалению, этого у нас пока нет. Между тем моя личная жизнь уже приближается к последним километрам навязанного мне пути в несвободу, и умру я, наверное, с горестными мыслями, как у Радищева: не видно конца народным страданиям. Да и сам я устал добиваться, а теперь уже и ждать справедливости, которой, возможно, добьётся новое поколение, состоящее из мужественных женщин и женственных мужчин. Обидно, что во всём мире понимают: наследие писателей-подвижников — народная духовная копилка, и делают всё для того, чтобы сохранить её и донести до масс их мысли и толкования прошлого. Только так будет «ничто не забыто, и никто не забыт». А я не хочу умереть, как тот молодой солдатик, с открытыми глазами, уповающими лишь на милосердие неба. Тем не менее несмотря на то, что будущего у меня уже нет, отнято, верю, останется потомкам моё крупное прошлое.

 
    Пусть знают и помнят потомки!  

    
  1. 5
  2. 4
  3. 3
  4. 2
  5. 1

(0 голосов, в среднем: 0 из 5)

Материалы на тему

Оргкомитет МТК «Вечная Память» напоминает, что в Москве проходит очередной конкурс писателей и журналистов, посвящённый 80-летию Великой Победы! Все подробности на сайте конкурса: www.victorycontest.ru Добро пожаловать!